Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Русляндию поутру меня с чемоданом отвез тот же Зяма, и я не думала, что он помогает дорогой и единственной сестричке из бескорыстного благородства. Я не такая дурочка. Зная братца, я догадывалась: он старается меня задобрить, ибо что-то натворил.
У меня было сильное подозрение, что Зямин тайный грех связан с дамой в красном «Пежо», и, видимо, поэтому мне то и дело мерещилась в кильватере аналогичная машина.
— Как? Как это могло случиться?!
Упитанный Бронич вперевалку пробежался по кабинету, и раскидистая пальма в кадке испуганно затряслась.
Горохов поджал ноги.
— Как? Ну, как?! — остановившись перед ним, с надрывом вопросил шеф.
— Как, как, — пробурчал Жора и отвел глаза в сторону.
В той стороне, у сооруженной на небольшом подиуме барной стойки, застрахованный от столкновений с хаотично бегающим Броничем, восседал на высоком табурете режиссер Вениамин. Никакой его вины в случившемся не было, зато имелась возможность набрать очки за счет проштрафившегося коллеги, что Веника откровенно радовало.
— Хватит «какать» уже, — нагло сказал он.
И первый и единственный засмеялся над собственной гадкой шуткой.
— Умыкнул ваше художественное дерьмо какой-нибудь пролетарий, введенный в заблуждение суммой страховки в сопроводительных документах. — Веник хлюпнул соком.
— Так надо искать! — потребовал Бронич.
— Михаи-и-ил Брониславич! — Режиссер всплеснул руками. — Что искать? Две банки импортных какашек? Вы думаете — вор сохранил их в ценности и сохранности, когда понял, что именно украл? Не верю. У меня нет сомнений, что шедевр погублен.
И он злорадно захихикал.
— Положим, не весь шедевр погублен, а только его незначительная часть, — возразил Горохов. — Всего двух банок не хватает, я уверен, что посетители выставки этого даже не заметят.
— А вот эстонский владелец шедевра заметит! — напомнил Бронич и, добежав до кресла, упал в него со стоном. — И страховая компания заметит, ой, как заметит! А какой нам влепят штрафик?
— Му-му-му-на, — неохотно промычал Горохов.
— Пол-лимона! — с удовольствием перевел режиссер. — Ого! Пятьсот тысяч рублей! Михаил Брониславич, у нас есть пол-лимона рубликов на штрафик?
— У нас есть, но на зарплатку, — признался Бронич и посмотрел на Веника, приподняв одну бровь.
— О! — Режиссер распрямился и посерьезнел. — То есть вы так вот ставите вопросик?
Он побарабанил пальцами по барной стойке.
Смекнув, что моральная экзекуция закончена и начинается конструктивная беседа о путях выхода из кризиса, Жора Горохов приободрился.
— Значит, так. Я предлагаю сделать эти две баночки самим, — деловито сказал он.
— Как? — Бронич поднял вторую бровь.
Жора выразительным кивком указал на дверь начальственного клозета, украшенную художественной фотографией брюссельского писающего мальчика.
— Гхм…
Бронич покраснел.
— Ну, да, я понял. Но это же будет подлог, что наказуемо!
Горохов загрустил. Он знал, что Михаил Брониславич Савицкий по возможности чтит Уголовный кодекс.
— А кто узнает, что внутри… не то, что было? — осторожно сформулировал Веник. — Банку мы найдем такую же, этикетку напечатаем неотличимую…
— А если кто-то сделает анализ нового содержимого? — возразил ему шеф. — Э-э-э, нет, так не пойдет. Анализ все покажет. Спросите вот хотя бы Кузнецову, у нее жених эксперт-криминалист, она вам расскажет, что умеют экспертики!
— Интересная персона наша Кузнецова, — желчно пробормотал завистливый Веник. — Жених у нее криминалист, мама писательница, брат художник, папа кулинар…
— Что ты сказал, повтори? — встрепенулся Горохов.
— Я сказал, что Кузнецова наша — пуп земли! — фыркнул Веник.
— Нет, другое… — Жора медленно улыбнулся и щелкнул пальцами: — Есть решение! Я знаю, что нам делать!
— О, нет, — простонал Казимир Кузнецов и стукнул себя по лбу мобильником. — Я идиот, я должен был послать вас куда подальше еще вчера!
Он с сожалением подумал, что мог бы просто не отвечать на звонок. Тем более, что говорить по телефону за рулем — это нарушение.
— Теперь, к сожалению, поздно меня посылать! Теперь надо спасать ваше доброе имя! — нажал Горохов. — Кто поручился за сохранность груза? Вы! Кто будет втянут в скандальную историю с пропажей музейных сокровищ? Вы, Казимир Борисович. Но не печальтесь, есть способ спасти ситуацию. Сейчас я вам все расскажу.
— О, нет, нет и нет, — повторил Зяма, выслушав смелое предложение Жоры.
Это был самый странный заказ, который ему когда-либо поступал.
— Да почему же нет и нет? Подумайте, тут ведь все честно! — настаивал Горохов.
Понятие о честности у него было очень свое-образное.
— Вы художник, Казимир? Художник, и еще какой! Познаменитей того прибалта. Ведь знаменитей?
Самолюбивый Зяма, подумав, подтвердил, что тот прибалт супротив него — так, мелочь, мазилка чухонский.
— Значит, ваши произведения ничуть не хуже его произведений, — продолжил Жора.
— Все мои произведения?
Зяма задумался. Никогда прежде он не рассматривал ЭТО как произведение. Он ЭТО вообще никогда не рассматривал. А, нет, рассматривал, но очень-очень давно, еще в детстве, на даче в деревне Бурково, где на пыльном проселке лежали коровьи лепешки, по мере высыхания приобретающие сходство с керамическими тарелками грубой ручной работы. То есть, понятно, что не ручной…
— Ну, предположим, да, в моем случае это будет творение художника, — согласился он. — Но это же будет не то творение!
— А вы сделаете то, в точной точности то! У нас ведь есть подробное описание рациона, которого придерживался художник на стадии вынашивания своего… гм… творческого замысла! Вам, Казимир Борисович, всего-то и нужно будет точно так же питаться!
— А как…
— Ну — как? И это вы меня спрашиваете? У кого из нас папа — гений-кулинар? — Жора предъявил свой предпоследний козырь.
— О!
Зяма крепко задумался.
Хитрец Горохов выждал еще с полминуты и выдал свой последний аргумент:
— Только представьте, как опишут эту остроумную художественную мистификацию ваши биографы! Лет через пятьдесят это будет легенда, которая войдет в историю мирового искусства!
— Вообще-то мне хотелось бы войти в историю искусства не с дерьмом, — капризно пробурчал тщеславный Казимир, но уже было понятно, что он сдался.
А бывший полковник, действующий отец семейства и прирожденный кулинар Борис Акимович Кузнецов на необычное предложение Горохова согласился на удивление легко и быстро.