Во рту пересохло, страшно хотелось пить, да ещё и это непонятное давление в окружающем пространстве: в висках стучало, словно по голове били десятки молотков. Глаза слезились от пыли и сухой глины, которая попала в рот, уши и забилась комками в одежду. Люда надрывно прокашливалась и осматривалась кругом, успев глазами поблагодарить своего спасителя. Оба одновременно посмотрели на небо и непонимающим взглядом уставились друг на друга. Чёрт знает, что такое… Луна как луна. Будто и не было минуту назад этого страшного кровавого шара, пульсирующего в половину неба. Безмятежная, ласковая, она светила сейчас своим тихим светом: именно такую луну любят влюблённые, сидя где-нибудь в парке на лавочке под её манящем притяжении; как раз под такую луну у поэтов рождаются лирические стихи, которые они посвящают возлюбленным. Естественный спутник Земли парил в небе, как ни в чём не бывало.

Надо будет записать в дневник, рассудил Семён: Восьмой день – вошли в Зону отчуждения.

До этого у них пропали собаки одна за другой, но проводники предположили, что собаки ночью отправились назад в охотничью заимку, каким-то своим внутренним чутьём не желая далее продвигаться вглубь аномальной зоны. Кто их знает этих животных: может у них сработал природный рефлекс или степень собственной безопасности, в отличие от них, от людей. Получается, собаки умнее нас, констатировал Семён, ища глазами Василия Михайловича. Люда уже оправилась от испуга и звала профессора, перемещаясь по лужайке с опаской свернуть себе ногу. Вокруг, в радиусе километра валялись тут и там поваленные деревца, вырванные с корнями связки кустарников, коряги, ветви, куски глины, и везде, где только останавливался взгляд - камни, извилистые потоки оползней и обрывов, осевших в рыжую, бурлящую воду. Тут же обнаружилась ещё одна деталь, довольно неприятная глазу. Кругом, насколько позволял обзор, валялись трупы всевозможных животных – мелких и величиной с собаку: грызунов, хищников, травоядных. Затопленных, утонувших в коричневых потоках оползней, разорванных смерчем, раздавленных и размозжённых о деревья, перебитых и засыпанных камнями, без голов, без конечностей, с вывернутыми внутренностями, с остекленевшими глазами и вздутыми брюхами – они были повсюду. Будто невидимая коса смерти прошлась над долиной, губя всё без разбора и опустошая окрестность. Кроты, выдры, луговые собачки, горностаи, куницы, даже росомахи и застрявшая в ветвях дерева байкальская рысь, куда её швырнуло смерчем и размозжило голову о толстый ствол дерева. Смерть была повальной. Семён с Людой поспешили назад к лагерю. Приходилось переступать, переползать, пробираться сквозь наваленный бурелом и утихающие оползни – везде пузырилось, булькало, лопалось и трещало – это были единственные звуки, которые после тишины навалились на них все сразу.

…А на горизонте соединения долины с тёмным небосводом уже разгоралась утренняя заря.

********

Вскоре к развороченной лужайке, прихрамывая, подошёл и Губа. Василий Михайлович, чудом уцелевший сам, и сохранивший присущее ему спокойствие, уже складывал последнюю уцелевшую палатку, когда увидев Люду, кинулся к ней в объятия.

- Цела, дочка?

- Да, - радостно ответила та. – Семёну спасибо, прикрыл своим телом. И вы в порядке?

- Как видишь. Валун спас. Меня в него впечатало так, что я на время отключился, но вот, пришёл в себя, а тут и вы.

Все принялись заново собирать то, что смогло уцелеть во второй раз в этом безумном круговороте. Сразу стало ясно, что о фотоаппаратах можно забыть, как, впрочем, и о другой аппаратуре, испорченной ещё в первый порыв смерча с грозой.

- Надо же, - прокомментировал за всех профессор. – Никогда в жизни не встречал ничего подобного, чтобы один за другим прошли два смертоносных смерча: один с ливнем и грозой, причём, ниоткуда, а следом сразу другой – ещё более мощный.

- Это нас Байкал так встречает, - хмуро ответил Губа, но его никто не слушал, занимаясь сбором упакованных пластиковых контейнеров с крупой, сахаром, сушёным картофелем, луком, приправами. Хорошо хоть консервы сохранились – тушёнка, фрикадельки, сосиски в банках. На радость профессора, сохранилась и банка кофе. Фляга со спиртом тоже не пострадала: спирт был, скорее, предназначен для медицинских целей, нежели для внутреннего употребления, поскольку в команде, за исключением Губы никто не пил.

Пока собирали пожитки, разбросанные в радиусе двухсот метров, никого не покидали тревожные мысли о Саше, но идти на его поиски сейчас не представлялось возможностей, пока над долиной не взойдёт солнце. Первый душевный порыв Люды был нецелесообразен, поскольку было ещё темно, а провалиться в яму или оползень можно было, не отходя и пары шагов от лагеря – фонарики здесь были бесполезны. Пропали лошади, пропал и Саша. Последний его крик, и последнее ржание лошадей они слышали ещё до возникновения этой чёртовой гигантской спирали в небе – потом тишина. Как ни кричали, как ни осматривали долину сквозь уцелевший один окуляр бинокля, всё было напрасно. Как в воду канул, и он, и лошади. Ко всем неприятностям исчезли ещё и проводники: те два брата бурята, что сопровождали их с первого дня похода и провели группу по лесным массивам вплоть до сегодняшнего дня, когда изыскатели, вероятно, пересекли границу аномальной Зоны отчуждения. Профессор лично отобрал этих местных старожилов в поход, хотя, впрочем, и не удивительно: Василий Михайлович, сам, будучи, не из трусливых, - и то немного струхнул перед таким Величием природы.

Складывая в одну кучу рюкзаки, спальные мешки, разбухшие от воды одеяла, инструменты, одежду, посуду и остальную необходимую уцелевшую мелочь, каждый поглядывал на небо, в ожидании восхода солнца, поскольку часы ни у кого не работали, и определить точное время можно было только с натяжкой. Алькаид, Мицар, Алиот, Мегрец, Фекда, Мерак и Дубхе – все звёзды Большого ковша уже исчезли с небосвода. Особо радовало, что в большом целлофановом пакете сохранились десять блоков сигарет, а так же насыпной табак в банке, но радость эта была не столь уж весёлой. Все, за исключением, пожалуй, только Губы, были готовы выйти на поиски Саши – пусть даже и без лошадей, для чего уже снарядились отдельно – Василий Михайлович и Семён. Люда, по понятным причинам, оставалась в развороченном лагере приводить в порядок уцелевшие вещи; с ней должен был остаться и Николай Губа: развести потухший костёр и сварить обед из более-менее подходящей к использованию дичи, а так же просмотреть разорванную палатку и, ремонтируя её, ждать возвращения уже троих путешественников. В том, что Саша найдётся, никто не сомневался. Удручало другое: оставлять Люду наедине с этим подозрительным типом или нет? Но выбирать теперь не приходилось. Если с Сашей