собственное образно значимо (сравните в «Слове о Законе и Благодати» Илариона в XI в.: имена Сара — Агарь, Исаак — Измаил при праотце Аврааме, расположенные в известном порядке, создают идейную композицию Слова, символически значимый подтекст всего произведения; специальные словари-толковники служили для истолкования значимых имен). Роль личных имен у язычников и долгое время даже у князей была особой: имя и есть человек, имя и есть вещь.

Знамя (и знамение) символично, это предзнаменования (голос младенца Варфоломея, будущего Сергия Радонежского во чреве матери). Знак же напрямую вводит в понятие, он относит к определенному классу лиц (Иван Петрович Сидоров — отчество по отцу и дедина — родовое имя: одновременно в формуле представлены индивид — вид — род).

Имя целиком образ, знамя — символ, знак — рассудочное понятие о принадлежности к классу вещей.

На протяжении всей истории развития русского самосознания в качестве основного сохраняется убеждение в том, что идея вечна и представляет особую ценность, из нее нельзя исходить, в нее следует входить. На этом утверждении основан русский «реализм», который и стал русской формой философствования вообще.

Но постоянно изменяются, развиваясь, принципы классификации: эквиполентность (равноценность) 1 — градуальность (иерархичность) 2 — привативность (попарная противоположность) 3. Их можно рассмотреть на примередвух символов: добро и зло, свет и тьма. В «Слове о полку Игореве» представлена равноценность двух противоположностей (отчего говорят даже об «остатках язычества» в этом памятнике, что неверно: это обычный дуализм равноценного, одинаково принимаемого). В «Задонщине» и в «Повести о Мамаевом побоище» (начало XV в.) те же символы даются в переходах оттенков света и добра (даже блага) от Сергия Радонежского (абсолютное благо, свет) через Димитрия Донского к Ольгерду (который все же не дошел до Куликова поля) и к Олегу Рязанскому (активно призывавшему к походу против Димитрия) и, наконец, к Мамаю; интересно использование имени Ольгерда (в действительности Олег «пересылался письмами» с Ягайлом) — это эвфоническая перекличка (Ольгерд — Олег). Понижение степеней блага показывает, что зло — всего лишь отсутствие добра, связанное с невозможностью блага. Позже, в «Казанской истории» (о войне Ивана Грозного с татарами) или в повестях о польском нашествии, отражается уже привативность в распределении «сил», мы : они (с вариантами в обозначении противников агаряне, измаилтяне, злы татаровя и пр.). Положительной является наша сторона, вражеская маркирована отрицательно: со злом начинают бороться.

Дело не ограничивается литературой. Культура объемна, и все искусства охватываются новым типом классификации. Так, с конца XIV в. одновременно с плетением словес в градуальном исчислении синонимов (Епифаний Премудрый) в иконописи (Андрей Рублев) замечается тональная градация красок и характерные пробела как своего рода светотени. Андрей Рублев создает свою Троицу как воплощение градуальной иерархии равноправных Лиц, изменяются стили в архитектуре, в стиле жизни (средневековая иерархия, выраженная у нас в знаменитом местничестве). В Новое время иначе, привативность как принцип исчисления объектов распространяется на любую сферу культурного быта. Теперь бинарность явлена как прямая противоположность оппозитов по качествам различения, обостряется борьба между этими противоположностями, и принцип личности выходит на первый план. Все противопоставлены всем, и оценка исходит от «Я».

Дискурсивно, с точки зрения возможности высказаться, — развивается содержательная последовательность форм высказывания: загадочное древнерусское молчание — возвышенный средневековый монолог — и диалог Нового времени, диалог, теперь сменяющийся хором. Поэтический дискурс как диалог описал М. М. Бахтин, но уже в начале нашего века Антон Чехов в своих пьесах показал переход к хору — одновременной речи всех, не слышащих друг друга. Это в корне противоречит определению «слова», которое обязательно нужно слышать.

Необходимо по-разному подходить к типу дискурса на каждом этапе его развития; например, теория диалога Бахтина для анализа древнерусских текстов не годится. «Молчание» древнерусской эпохи — это отсутствие собственной речи, но большая активность в дискурсе; очень много заимствований, переводов с разных языков, калькирования важных терминов, ментализации посредством авторитетных образцов речи; даже в «Слове о законе и благодати» собственных слов Илариона очень мало — перед нами текст, в котором авторская мысль передана библейскими словами и образами. Монолог является с XV в., но не каждому доверено произнести его. Когда Епифаний Премудрый составил житие Сергия Радонежского, его текст не сразу был принят в качестве освященного, специально пригласили известного агиографа, Пахомия Логофета, который и переработал уже существующий текст Епифания в типично житийный текст. То же в XVI в.: царскому духовнику Сильвестру как бы доверяется «произнести» монолог на темы Домостроя, а митрополиту Макарию — на темы житийных текстов и т. д. Диалог возникает с двух сторон: говорят и обидчики, и обиженные; например, в XVII в. спорят друг с другом никониане и старообрядцы. Диалог в культуре, в сущности, и стал возможен лишь в результате раздвоения культа на старое и новое, на архаистов и «новаторов» в отношении к форме.

Так мы подошли к категории текст.

Вещь: текст и слово. Отношение к тексту, слову и самому творчеству исторически также изменялось.

В древнерусский период текст предстает как essentia, с XVII в. и в Новое время он воспринимается как existentia (Матхаузерова 1976: 271-284).

Различия таковы.

В Средневековье текст понимается вещно как явленность сущности, его надлежит ведать и сказать (растолковать, раскрыть) как сокровенное и неведомое, как манящую тайну. Читатель должен перечитывать текст, один и тот же Текст, углубляясь мыслями в его первосмысл. Текст ни в коем случае не должен изменяться, но, приспосабливаясь к обстоятельствам, он может и обязан видоизменяться. «Слово о полку Игореве» — загадочный текст, как будто даже и утраченный. Великое произведение древности — почему оно не сохранилось? Дело даже не в том, что «монахи» его уничтожали, а татары сожгли все списки. ТЕКСТ остался, и он известен: например, как «Задонщина» или как более поздние, уже и стилистически иные, его варианты. Прежние варианты потому и не переписывались, что влияли на свои продолжения, ибо на эту тему текст уже есть. Он один, и все продолжения Слова — только его варианты. Варианты прочтения, т. е. коллективного восприятия текста. Текст выражает идею, а не отражает реальность. То, что в единственном списке «Слова» XVI в., дошедшем до начала XVIII в., перепутаны были листы, объясняется тем же: последовательность действий в описании не имеет значения, коль скоро сохраняется идея текста. То же и в поздние произведениях. Домострой целый век переписывали с дополнениями по мере нужды, с перестановками и правками как коллективный текст, текст как жанр, текст как образец. Слово о полку Игореве и любой древнерусский текст, в том числе и Домострой, представлены