Черный пометил для них половину двора. На той территории можно было играть. Проснувшись, четверо щенков выползали из подвала, притворяясь, будто нюхают воздух, как взрослые, а потом следом за старшими выходили на двор. Они обследовали все метки, оставленные Черным, вдумчиво изучали их, а потом забывались в игре, окруженные невидимой оградой. Ромочка выбегал на двор вместе с молочными братьями и сестрами, но его нос не различал того, что различали они. Приходилось следить за их реакцией на послания и от них узнавать что-то новое. Со временем он научился по поведению щенков распознавать, когда перед ними оказывались чужие метки, а когда — метки, оставленные кем-то из близких.

Караулили младших обычно Золотистая или Мамочка. Они лежали где-нибудь с краю, у кучи мусора. Ромочка видел, как они иногда поднимались с места и подходили к щенкам, если кто-то из них переступал границы или если на их участок забегала чужая собака. Если Черному хотелось, а хотелось довольно часто, он тоже играл с ними. Учил малышей охотиться на жуков — видимо, из этого обычая он сам так и не вырос: он бурно радовался, поймав кузнечика. Зато пчел Черный учил их уважать.

Они играли днем, в сумерках, при луне, звездах, при облачном небе. В дождь и туман. В светлое время, темное время и время теней, когда собаки кажутся больше и сильнее, а на их нечетко очерченных мордах светятся глаза.

Ромочкина голая кожа загноилась; пришлось скинуть с себя всю одежду. Мамочка прилежно вылизывала гной и струпья под мышками и между ногами. Позже он привык к постоянной влажности. Ссадины зажили, и он спал с собаками почти голый. За ночь кожа высыхала, а новые ссадины зализывались. Теперь Ромочка развешивал все свои многочисленные одежки по отдельности на досках, как его первая, забытая мама когда-то раскладывала сырую одежду на батареях. Иногда перед сном он напяливал некоторые одежки на Белую и Серого, смеясь над ними. Какими они делались похожими на него! Более тонкая одежда отлично высыхала на больших теплых собаках. Скоро Ромочка приспособился одевать всех своих братцев и сестер каждую ночь, а сам спал почти голый.

Новый светлый мир над логовом оказался совсем не таким, каким Ромочка оставил его осенью. Сначала он очень удивлялся, заметив, что машины, дома, магазины, люди и готовая еда пахли и выглядели как-то по-другому. Хотя собаки часто пробегали мимо неподвижных домов и подвижных людей и машин, они почти не обращали на них внимания. Глаза, уши и носы ловили движение. Ромочка тоже приглядывался, прислушивался и принюхивался к траве, заборам, земле на пустыре — там любой запах, любой шорох, любое движение могли представлять угрозу — или добычу. Он узнал столько нового об окружающем мире, что легко забывал обо всем, что его не касалось, В этом новом мире царили непреложные законы. Новый мир разделялся на опасные и безопасные зоны; в нем были явные враги и свои опасные люди.

Прежде всего, Ромочка научился замечать других псов и усвоил, что чужие собаки — плохие, все без исключения. Относиться к ним требовалось враждебно и с опаской. Чужие собаки если и заходили на их территорию, то всегда не случайно и с враждебными целями. Поэтому нарушителям следовало давать сдержанный отпор — или отступать. Ромочка узнал, что опаснее всего псы-одиночки, не прибившиеся ни к какой стае. Когда-то они, как Мамочка, жили у людей, а теперь одичали и никаким законам не подчиняются. Одиночки непредсказуемы. Пустырь перед развалинами церкви — территория их стаи, и ведущие к пустырю тропинки закрыты для чужаков. Но за пределами их участка живут и другие собачьи стаи; между разными участками есть тропы, где можно бегать всем. Значит, тропинки бывают закрытые и открытые. Никто не должен знать, где находится их логово. Входить туда и выходить оттуда следует с соблюдением определенных предосторожностей. Кое-что Ромочка понял и об охоте. Добыча, пойманная щенками, им и достается, а пойманное взрослыми псами делится на всю стаю.

Ромочка узнавал все больше и гордился бы собой — если бы не Золотистая. Ему почему-то хотелось, чтобы именно Золотистая хвалила его, радовалась его успехам. И перестала так встревоженно наблюдать за ним. Он все ждал, что Золотистая возьмет его с собой и научит ловить мышей. Но Золотистая ни разу не лизала его мимоходом и с нежностью, как других щенков, и не давала ему уроков.

Однажды, в середине весны, Ромочка так разыгрался, что, увидев Золотистую, подбежал к ней и обхватил ее обеими руками. Золотистая, как всегда, караулила участок, на котором резвились щенки. Золотистая напряглась всем своим мускулистым телом. Ромочка поспешно выказал ей свое почтение. Но Золотистая решительно освободилась от его объятий, легла на землю, перевернулась на спину и подставила ему незащищенное горло.

Ромочка страшно испугался и обиделся. Золотистая явно выказала ему свое отношение. И радость сразу померкла, а все его достижения стали не важными.

Вскоре Золотистая, увидев Ромочку, начинала подрагивать от удовольствия и в знак приветствия лизала ему лицо и руки. И все же она не переставала наблюдать за ним с каким-то жадным интересом. Ромочка, в свою очередь, никогда не забывал, что для Золотистой он — не щенок, не собака. Черный тоже не считал его таким же псом, как он сам, но между Ромочкой и Черным установились простые и понятные отношения. Он догадывался, что Золотистая чего-то ждет от него, а чего — он не понимал.

Однажды Мамочка, Черный и Золотистая повели всех подросших щенков за площадку для игр, на другую сторону пустыря. Мир заливало солнце, и пустырь золотился желтыми головками одуванчиков. Молодые собаки дрожали от возбуждения. Перебежав пустырь, все пролезли в дыру в сетке и остановились. Они внимательно обнюхивали все вокруг. Ромочка еще с осени запомнил место, но ему показалось, что оно изменилось до неузнаваемости. Воспоминания радовали и одновременно тревожили его, разжигали его любопытство. Тогда он еще был мальчиком, человеком. Мама и дядя потерялись, а он пошел за тогда еще незнакомой собакой. Он помнил, как тогда замерз и как хотел есть. Тропа казалась неизвестной и страшной. Сейчас пустырь стал преддверием дома, благоухающим знакомыми запахами, местом, где можно расслабиться и где бывает даже скучновато. Теперь он стал псом. И его Мамочка — собака. И братья, и сестры — тоже собаки. Он жадно следил за тем, как молодые собаки обнюхивали траву и столбы, глубоко вбирая в себя воздух. Задумчиво подрагивали напряженные хвосты. Интересно, что они чуют? Ромочка тоже нюхал траву и сетку, но для него они пахли мочой — и больше ничем.

Здесь находилось первое место встречи. Не сразу Ромочка понял: они должны знать, когда и куда кто-то из семьи ушел на охоту, кто вернулся домой, вернулся с добычей или нет и с какой именно добычей. На месте встречи надо было определить, безопасен ли подход к логову. Здесь же, только чуть поодаль, оставляли свои метки чужаки, если они держались нейтрально. Если чужаки были настроены агрессивно, они нарочно метили самое место встречи.

* * *

Мусорная гора возвышалась над березовой и ольховой рощей и над хвойным лесом, в котором росли лиственницы, ели и сосны. Лес начинался от дальних подступов к горе и тянулся до самого горизонта. Сбоку притулилось старое кладбище. Лес наступал на него, и кладбище стало почти невидимым. Бетонный забор, отделявший кладбище и нависшую над ним мусорную гору, со стороны стройки казался тонкой белой линией. За кладбищем проходило оживленное шоссе, по другую сторону которого, чуть поодаль, стояли жилые дома. Кладбище раскинулось метрах в ста от развалин церкви, занятых Ромочкиной стаей. Между церковью и кладбищем тянулся заболоченный пустырь, заросший высокой травой.