Фашисты ясно понимали, что возврата к той воздушной войне периода сорок первого – сорок второго годов, в которой они чувствовали себя королями, уже не будет. Наши летчики получили новую технику, приобрели бесценный боевой опыт и навыки. Обновилась и тактика, наладилось боевое управление авиацией. И все! Немцы покрутили носами и поняли: «Нам конец…»

А не хотелось ведь, ох как не хотелось! И всколыхнулась волной ярость отчаяния – за одну только возможность хоть на мгновенье вновь почувствовать себя сильными, умелыми, грозными асами Люфтваффе они сейчас и грызлись ослабевшими, сточенными в боях и прореженными нашими летчиками зубами… Но кусались они еще ожесточенно и смертельно… Воевать немцы умели всегда.

А вот у наших пошел какой-то сбой в боевом управлении воздушными силами… Не смогло командование воздушных армий создать даже не перевес, а простое равенство сил в воздухе. Вопреки требованиям приказа наши подходили к линии фронта максимум парой звеньев истребителей. Ну в редких случаях – эскадрильей. А противостояли им группы немецких бомбардировщиков штук по сорок-пятьдесят, да еще под прикрытием двадцати-тридцати истребителей. Вы представляете, какой длины должна быть колонна из пятидесяти самолетов? И что делать в этой ситуации десятку наших машин? Только заорать в жуткой ярости: «Бей фашистов!» – и без оглядки броситься на врага!

А когда боевая ярость застилает глаза кровавым занавесом, да еще на тебя наваливается эта чертова перегрузка, да еще когда это четвертый вылет, да все предшествующие три были с воздушными боями, то…

Ты не замечаешь, как скупым, отточенным маневром, с высоты, от солнца, безжалостными и безразличными к жизни человеческой крылатыми ангелами смерти тебя сзади настигает пара «Мессершмиттов-109G6». Может быть, ты еще услышишь глухой бой 30-мм пушки за спиной, ощутишь, как под ударами снарядов задрожит твой истребитель, как он жалобно закричит от боли рвущимся дюралем, задерет нос в попытке уйти туда – в голубое, чистое и прохладное небо… Может, в затуманенное от ран сознание еще пробьется чей-то крик в наушниках: «Девятка»! Горишь, прыгай, прыгай…» – но уже не останется сил поднять руку, сбросить фонарь… И вот ты, повиснув на привязных ремнях, пуская кровавые пузыри пробитыми осколками снарядов легкими, видишь, как пламя вырывается из-под приборной доски и сначала робко, украдкой, касается колена… руки… пробует тебя на вкус… А потом – торжествующим ревом горящего авиационного бензина обнимает тебя в кабине падающего истребителя и рычит: «Мой! Мой! Теперь ты мой!» И это короткое объятие – на всю оставшуюся тебе жизнь… На несколько секунд, пока мать сыра земля не примет тебя, спасая от жгучей боли и обиды. «Мне больно, мама… Как же мне больно!» – «Спи, сынок, уже все… Спи, мой родной…»

…Я зарычал в бессильной ярости. Я не успел: фашисты ударили, и теперь Лешка Скворцов – командир звена из соседнего полка – падал в горящей «лавочке» вниз. Сама Курская земля под нами, казалось, ходила волнами и дрожала. Ее рвали бомбы и снаряды, мяли тяжелые туши фашистских танков. Но смотреть на горящую каплю Лешкиного самолета было некогда – сощурив глаза, я искал взмывшую на солнце пару его убийц.

Левым боевым разворотом я рванулся в высоту. Вот они! Немцы, выйдя из атаки, спокойно разворачивались и готовились снова упасть в клубок дерущихся ниже нас самолетов. Под нами, на высоте до двух тысяч метров, все было затянуто дымом пожаров и пылью от разрывов снарядов. Танки разматывали за собой либо длинные серые шлейфы пыли, либо – цвета копоти, пронизанные оранжевыми языками пламени. Самолеты внезапно выскакивали из клубов дыма, стреляли и снова исчезали в облаках. Это был непредсказуемый, изменчивый воздушный бой.

– Внимание всем! Усилить осмотрительность! В воздухе группа фашистских асов! «Молнии» – прикрывайте наши самолеты, держитесь с превышением.

Пара, убившая Лешку, заметила нас с Василием и не спеша стала затягивать нас на высоту. Знают, гады, что тысячах на шести преимущество перейдет к ним! Ага, перешло бы… Но не сейчас.

– Вася, не дергайся, не пугай клиента… Пусть потешатся… Иди за мной на двухстах.

Все же великолепная у «третьяка» скороподъемность! Две пары истребителей устремились ввысь, к условной ленточке финиша нашей гонки… Кто первый, тот и будет жить. А кто не успел, тот, извините, опоздал! Только так и никак иначе…

Пять тысяч… Еще, еще… Пять пятьсот. Хватит! «Мессы» ниже, они в растерянности… Все еще пытаются лезть вверх и не понимают, почему они отстали от советских истребителей. А вам уже давно надо было удирать, но – теперь уже поздно!

Я убрал обороты и резко положил истребитель на крыло. Чуть ниже и сзади мой маневр повторил ведомый. До «мессеров» в серо-желтом камуфляже – метров восемьсот. Разворот завершен, мой «Як» начал набирать скорость. Я чуть дал газку – истребитель метнулся вниз, туда, где бестолково растопырились два пятнистых хищника.

Вот «Мессершмитты» сообразили, что через мгновение их будут убивать. Они как-то резко, судорожно опустили носы и выжали максимальные обороты. Раздался неприятный свист их моторов. Но – ничего не происходит мгновенно. Им не хватило долей секунды.

– Вася – бей заднего!

Очередь, вспышки разрывов на плоскости и на кабине вражеского самолета. Отлетает отбитое крыло, я проскакиваю «месса», а он, ускоряя вращение вокруг своей оси, проваливается вниз. Если летчик и жив, он не сумеет выпрыгнуть. Самолет просто не отпустит его от себя… Чуть накренив истребитель, я секунду-другую наблюдаю за падающим самолетом. Вижу, как горит и падает ведомый немецкого аса – его зажег Василий. Тысячах на трех под нами замечаю звено «мессеров», идущее вытянутым пеленгом.

Какой-то не очень характерный для фашистов строй. И раскраска самолетов не такая, как у немцев. Более яркая и насыщенная, зеленых и коричневых тонов.

– Вася, атакуем! – падая на эту четверку, я вспоминаю информацию офицера разведуправления армии – здесь, под Курском, на стороне немцев воюет эскадрилья испанских и эскадрилья венгерских фашистов. Кто-то из них… Ну, будем знакомы!

Тяга убрана почти на «ноль», а скорость все равно нарастает слишком быстро. Это может оказаться опасным. Приходится чуть отвернуть, чтобы погасить скорость и заодно занять более выгодную для атаки позицию.

А эта четверка, в незнакомой раскраске и с какими-то желтыми рисунками на капотах, расходится, чтобы атаковать пару наших «Яков». Не вижу номеров!

– Всем – смотреть хвосты!

Предупрежденные мной «Яки» вильнули и вышли из-под атаки, «мессера» разочарованно пыхнули дымком, на форсаже двинулись вверх левым боевым разворотом – и ворвались прямо в наши с Василием дружеские объятия.

Очередь, другая. Есть! Атакованный «месс» смертельно ранен. Он, дымя, рванул было вверх, но, не завершив петли, сорвался в штопор. Готов! Василий тоже пробил своего. Он стрелял по кабине, и теперь «месс» с убитым пилотом нелепо закувыркался вниз.

– За мной! – я огляделся по горизонту. Истребители еще сновали вокруг рассерженными шмелями, но накал боя потихоньку затухал. «Яки» и «Ла-5» вытесняли немцев с места воздушной схватки. Противник не смог переломить ее ход в свою пользу…