— Не очень-то спокойное место, — поморщился Гай Филипп. — Не исключено, что по дороге сюда Мазалона прикончили.

Но тут отозвался Виридовикс:

— Подожди-ка! К нам галопом скачет какой-то юноша. Это не он?

Мазалон уже приближался к Зимискесу. Вопросы Зимискеса, сначала краткие, становились все длиннее, громче, злее. Слово — или имя — «Ворцез» повторялось чаще других. Наконец, произнеся это слово в очередной раз, Зимискес в отвращении сплюнул.

— Он, должно быть, страшно зол, если так изменил свой «ритуал», — мягко заметил Горгидас.

Трибун кивнул и мысленно поблагодарил грека за его прозорливость. В Имбросе что-то готовилось. У северных ворот началась суматоха, очевидно, происходили приготовления к какой-то процессии.

Первым из ворот вышел толстый человек, на лысой голове которого сверкал серебряный обруч. Он был одет в темно-вишневый халат. Справа и слева от толстяка слуги держали два зонтика. Зимискес гневно взглянул на него — интересно, не был ли пришедший тем самым Ворцезом, о котором он упоминал?

Ворцеза, если только это был он, сопровождали четверо худощавых юношей, одетых менее богато. Судя по их пальцам, запачканным чернилами, и близоруким взглядам, которые они бросали на римлян, Марк предположил, что это были секретари толстяка. С ними вместе вышли два наголо обритых жреца.

Один из них был одет в голубое платье, другой, с тонкими чертами лица, бородой, в которой пробивалась седина, и яркими горящими глазами, носил более богатую одежду, а на груди у него сверкал вышитый золотой круг.

Первый жрец держал в руках чашу, в которой дымились благовония, сладкие и тягучие.

Рядом со служками и жрецами тяжело топали пехотинцы, высокие, крепко сложенные люди в расшитых серебром и золотом туниках поверх кольчуг. Воины несли копья и боевые топоры, на треугольных щитах красовались загадочные символы. «Судя по всему, это наемники, — решил трибун, — очень уж они не похожи на видессиан».

За солдатами шли три трубача, с десяток флейтистов и мужчина, еще более толстый, чем Ворцез, толкающий впереди себя большой барабан на тележке.

Ворцез остановился в десяти шагах от римлян. Его почетный страж, раздуваясь от гордости и тщеславия, выкрикнул какую-то команду. «Вот петух», — подумал Марк. Трубачи и флейтисты начали играть причудливую мелодию. Толстый барабанщик ударил по барабану с такой силой, что тот едва не свалился с тележки. Когда фанфары смолкли, два видессианина, пришедшие вместе с римлянами, приложили правые руки к сердцу и склонили головы перед толстым чиновником, возглавлявшим шествие. Марк отдал ему римский салют, выбросив вперед сжатую в кулак правую руку. Гай Филипп пролаял команду, и легионеры отозвались на удивление слаженно. Ошеломленный Ворцез даже отступил на шаг, гневно взглянул на Скавра, который вынужден был сдержать насмешливую улыбку, и, скрывая замешательство, взмахом руки послал вперед жрецов. Старший жрец указал пальцем на Марка и спросил его о чем-то.

— Прошу прощения, мой друг, но я не говорю на твоем языке, — ответил тот на латыни.

Тогда, резко повернувшись к Зимискесу, жрец повторил свой вопрос.

Ответ вряд ли удовлетворил его. Жрец презрительно фыркнул, а затем пожал плечами и взмахнул руками, вероятно, благословляя римлян. Второй жрец подхватил певучую молитву. Обряд был, видимо, необходим для видессиан.

Когда жрецы и служки отошли в сторону, командующий шествием приблизился к Марку и пожал его руку. Ладонь Ворцеза была пухлой, потной и теплой; он улыбнулся, но его улыбка, похоже, выражала далеко не добрые чувства, а, скорее, холодный расчет честолюбца. Трибун прекрасно понял его, потому что сам, когда это было необходимо, хорошо умел скрывать свое истинное состояние.

С помощью терпеливого Зимискеса Скавр понял, что перед ним и вправду был Раденос Ворцез — гипастеос Имброса, губернатор, назначенный Императором Видессоса. Марк узнал, что имя Императора Маврикиос, он происходит из династии Гаврас. Марк понял также, что Зимискес предан Маврикиосу, но сомневается в том, что Ворцез разделяет эту преданность.

Почему же, недоумевал Марк, гипастеос не подготовил город к прибытию римлян? Ворцез, уяснив суть вопроса, с сожалением развел руками. Вести об их появлении достигли Имброса только вчера. Да и трудно поверить во внезапное появление незнакомцев в Видессосе: Ворцез не получал рапорта о людях, пересекающих границу империи.

И, наконец, гипастеос не слишком доверял акритаи — слово «акритаи» он упомянул, когда говорил о Зимискесе и Мазалоне. Юный Проклос покраснел от гнева, услышав это, и его рука легла на рукоять меча. Но Ворцез сладко улыбнулся солдату и успокоил его двумя-тремя словами. Видимо, он сказал следующее: «Я был не прав: некоторые вещи могли быть решены сразу же».

Горгидас сжал локоть трибуна. Его тонкое лицо было серым от усталости.

— Есть ли у них врачи? — спросил он. — Моим раненым нужна помощь. Пусть хотя бы дадут опиум, чтобы облегчить страдания тех, кто умрет, несмотря на все наши заботы.

— Сейчас мы это узнаем, — сказал Скавр. Он не имел ни малейшего представления, как все это объяснить Ворцезу, но иногда слова бывают не нужны. Он поймал взгляд гипастеоса и показал ему на носилки.

Ворцез и сопровождающие его люди подошли ближе. При виде раненых легионеров Ворцез удивленно вскрикнул. Хотя в его свите и находились солдаты, о том, что такое война, он, похоже, не знал.

К недоумению трибуна, худой жрец остановился возле носилок.

— Какого черта он здесь нужен? — раздраженно буркнул Горгидас. — Мне требуется врач, а не чтец заклинаний и молитв.

— Я думаю, что в данный момент это не имеет значения. Сексту Муницию уже ничто не поможет, — проворчал Гай Филипп.

Марк бросил взгляд на стонущего легионера и мысленно согласился с мнением старшего центуриона. Муниций был ранен копьем в живот, и повязка, наложенная на его рану, пропиталась кровью и гноем. Трибун знал, что рана не могла не быть смертельной. Знал это и Горгидас. Он коснулся рукой лба амуниция и щелкнул языком.

— У него жар. На таком лбу можно жарить мясо. Ну-ну, я погляжу, как этот шарлатан попробует ему помочь. Бедняге ни к чему даже опиум, настолько он плох. Думаю, жить ему осталось максимум два дня.

Раненый солдат повернулся на звук голоса. Это был крепкий, высокий человек, но в чертах его лица уже читалась обреченность.

Жрец-видессианин вел себя так, словно кроме него и Муниция вокруг не было ни одной живой души. Он снял повязки и коснулся пальцами раны.

Скавр ожидал дикого крика, но легионер лежал совершенно спокойно, и глаза его были закрыты.

— Это уже кое-что, — сказал Марк. — Он…

— Тсс, — прервал его Горгидас. Врач внимательно наблюдал за жрецом и видел, как невероятное напряжение появилось на его лице, как он концентрирует все свое внимание на раненом солдате.

— Следи за собой, когда разговариваешь с трибуном, — предупредил врача центурион, но сказал он это не слишком резко: врач не стоял под его началом и пользовался большей свободой, чем обыкновенный солдат.