Когда обычные зрители разошлись в стороны и рядом остались только высокие гости, Корнилов по-дружески помахал рукой, предлагая подойти и продолжить разговор.

— Григорий Дмитриевич, — на этот раз он говорил совсем не тем казенным голосом, что раньше. — А теперь рассказывайте все. Я ведь помню ваши прошлые показы, и сколько вы всего утаили. Так в чем был подвох сегодня?

— Разве тут можно было что-то утаить? — удивился Бутаков.

— Я думаю, Григорий Дмитриевич бы справился, — Нахимов в меня верил.

— Так что? — буравил меня взглядом Корнилов. — Был подвох или нет?

— Был, Владимир Алексеевич, — выдохнул я, а адмирал улыбнулся, довольный, что сумел меня просчитать. — Подвох в двигателях. Заставить сразу пару работать одновременно на одном валу мы так и не смогли. Слишком сложно состыковать давление в разных котлах, чтобы они не мешали друг другу, а давали дополнительное усилие.

— Но зачем тогда их два? — спросил Бутаков.

— А чтобы враг, когда ему утекут эти сведения, помучился, — я широко улыбнулся. — А у нас в итоге просто будет несколько валов и винтов. Просто к первому тесту все не успели собрать, вот и решили устроить такую вот диверсию.

— Ха! Ну вы даете, Григорий Дмитриевич! Диверсию! — Нахимов довольно врезал мне по плечу. — И между нами… Возьмете в первый полет?

— Мы планируем подниматься в воздух через неделю. Вот доломаем полностью эти паровые машины, соберем новые с учетом ошибок, тогда и полетим. Я вас приглашу, Павел Степанович.

Нахимов довольно улыбнулся, а Корнилов только рукой махнул.

Полететь нам, правда, пришлось раньше. Пятого ноября разразилась настоящая буря, по сравнению с которой та, что была первого числа, показалась детской шалостью. Ветер бросался на берег так, словно собирался опрокинуть скалы. По улицам грохотал град и летала черепица, а за окном было видно, как поднимаются огромные валы, готовые перехлестнуть через самую высокую мачту. Даже в Большой бухте кораблям приходилось непросто, что уж говорить про союзные суда в Балаклаве и особенно у Евпатории.

Когда на следующий день непогода немного успокоилась, я сразу же поспешил к дому Волохова. По пути мне попалось несколько еле переставляющих ноги команд, что ночью удерживали наши корабли на плаву. Не лучше выглядели и адмиралы, когда я к ним заглянул — кажется, ни один из них не спал, и сейчас, несмотря на окончание бури, пришло самое тяжелое время.

— Затопленные корабли на траверзе бухты раскидало, — Корнилов был мрачнее тучи. — Александр Сергеевич уже спрашивал об этом и, уверен, до конца дня потребует возобновить преграду.

— Нам придется подчиниться приказу, — Нахимов старался не смотреть на своего старшего товарища.

— Капитан, сейчас не время и не место! — первым меня заметил Истомин и собрался было выставить с совещания, но я не дался.

— Я заказал мины! — выпалил я. — Десять дней тому назад, сразу после Инкермана. Князь Меншиков дал добро и пообещал, что нам привезут три сотни морских зарядов конструкции Нобеля и Якоби. Так что, если мы сможем их дождаться, корабли не надо будет топить.

— Сколько их ждать? Не раньше февраля, — задумался Истомин, разом забыв, что еще недавно пытался меня прогнать. — Враг может напасть и раньше.

— Ему тоже досталось от шторма, — возразил я. — Сколько англичанам и французам потребуется времени, чтобы восстановиться? Чтобы после Балаклавы и вчерашней ночи прийти в себя? А если они все же рискнут дать бой… Пусть у нас не будет затопленных кораблей, но бастионы-то на месте. Пушки — тоже. Порох — сухой! Мои ракетчики и пилоты тоже в случае чего выполнят свой долг. Так что, разве мы не справимся?

Повисло молчание.

— Мне нужна информация о повреждениях флота врага, — наконец заговорил Корнилов. — Причем нужна сегодня!

— Разъездам потребуется пара дней, чтобы все узнать, — возразил тихо стоящий в стороне генерал Моллер.

— Либо сегодня мы точно будем знать о потерях врага, — покачал головой Корнилов, — либо Меншиков не захочет рисковать.

— Может, «Ласточки» смогут справиться быстрее? — посмотрел на меня Нахимов.

— «Ласточки» сами не долетят до Балаклавы и тем более до Евпатории, — я покачал головой. — А вот «Севастополь» сможет.

Не хотел показывать дирижабль раньше времени, но если один его полет поможет спасти остатки наших линейных кораблей, то пусть. Проведем последние тесты прямо в воздухе.

Ветер еще не утих. Иногда налетит рывком, словно пугая, а потом исчезнет без следа.

Из-за этого внутри ангара «Севастополя» казалось, что кто-то колотит по стенам. Не самое приятное ощущение, когда баллон дирижабля заполняется водородом. С ним проблем оказалось не меньше, чем с паровыми машинами или подшипниками — еще повезло, что у Волохова уже были хранилища для светильного газа, которые он нам выделил. Ну, и его мастера, которые по методу Лавуазье нагревали воду, пропускали пар через раскаленный металл для получения нужного нам газа.

Когда я впервые увидел конструкцию, даже вздрогнул. А потом вспомнил, что встречал что-то подобное в будущем. Осажденный Ленинград, полки аэростатического заграждения, входящие в систему ПВО города, и маленький завод, который как раз таким образом и получал водород. Дорого, совсем не экономно, но тогда другого выхода не было — аэростаты заставляли самолеты немцев летать выше, где их было проще сбить, еще и прицельному бомбометанию из пикирования мешали…

И у нас сейчас выбора тоже не было.

Баллоны внутри дирижабля заполнялись один за другим, превращая провисшую ткань в плотные стенки. Вот «Севастополь» оторвался от земли, и теперь его удерживали только специальные тросы, которые мы закрепили на проведенных по бокам ангара рельсам. На них мы удержим его тут, на них же и выведем наружу.

Тест паровой машины, тест двигателя и винта, спуск и набор газа из дополнительных стальных баллонов — мы проверили все, что только