— Зигмунд, я полагаю, ты практикуешь успешно? — рискнула Минна сменить тему.

— Весьма, хотя, чем больше пациентов, тем лучше.

— А университет? Марта сказала, что аудитории набиты битком. Герр профессор Фрейд не возражает, если я иногда послушаю тоже?

— Нет, нет, нет, он не профессор, — заметила Марта.

— Спасибо, Марта. Спасибо, что напомнила всем об этом, — сказал Фрейд, лучась улыбкой.

«О боже, — подумала Минна, — зачем я это сказала?»

Она ведь знала, что это больная тема. Последние десять лет Фрейд занимал должность приват-доцента в Венском университете, лектора по неврологии без жалованья, а не профессора. Его выдвигали много раз, но министерство образования всякий раз отказывало ему, а он в отличие от коллег упрямо отказывался использовать политические связи и покровительство влиятельных людей для продвижения по службе. В результате год за годом Зигмунд наблюдал, как его коллеги поднимаются по служебной лестнице, а сам оставался на низшей должности.

— Он был в списке, — объяснила Марта, — учитывая его стаж, он должен был стать следующим.

— Вот именно, давай извлечем на свет божий всю историю: я не получил профессора два года назад, не получил в прошлом году, и вот — снова не получил ее. Хочешь добавить что-нибудь, Марта?

— Да. — Видимо, Марта не заметила растущего гнева мужа. — Если бы ты постарался и стал более приветливым…

— Я плохо воспитан?

— Нет, это не я говорю.

— Тогда кто? Кто вообще вправе сказать так обо мне?

— Люди.

— Вот оно что! — Зигмунд насмешливо улыбнулся, отшвырнув вилку и резко отодвинув стул. — Какие люди? Из больницы? Из университета? Или, может, из твоего портняжного кружка?

— Неужели ты ничего не можешь сделать? — спросила Минна, тщетно стараясь нейтрализовать вскипающий диспут.

— Конечно, кое-что он может сделать: изменить свое поведение.

Минна бросила сестре предупреждающий взгляд. Она знает, когда надо остановиться, или нет? Даже Оливер понимал, когда надо держать рот на замке. Остальные дети хранили молчание.

— Марта, ты говоришь странные вещи. Моя личность никак не связана с продвижением. Это мои теории им не нравятся. На самом деле вся моя научная работа — мои теории. Рано или поздно они признают их научную ценность… Но сейчас… кто знает… в любом случае все они антисемиты.

— Ну, конечно. Мы не должны винить себя, потому что все вокруг антисемиты — аргумент на все случаи жизни, — заметила Марта, обернувшись к мужу. — Но кое-что можно сделать, чтобы облегчить себе путь…

— Например?

— Ты должен… нанести визит… или послать цветы.

— Так вот что ты предлагаешь? Я непременно это сделаю, дорогая. Я пошлю им все цветы на свете. Блестящая идея! Видишь, — обратился он к Минне, будто, кроме них, никого в комнате не было, — вот почему я не обсуждаю с ней свою работу.

Марта мелодраматично, глубоко вздохнула, и этот вздох, как помнила Минна с детства, означал уступку, но не поражение. Потом она подхватила кухонное полотенце и кувшинчик кипяченой воды, который всегда держала около своей тарелки, и принялась яростно оттирать пятно от соуса, капнувшего на скатерть с вилки Софи. Минна молча наблюдала, как сестра драит белую скатерть. Самое время сменить тему, поскольку стало ясно, что война может разгореться с новой силой.

— Марта, — произнесла Минна, изображая беззаботность, — ты, кажется, упомянула, что Мартин написал стихи?

— Да, — кивнула сестра, оставив в покое скатерть и потерев плечо, морщась от боли. — Мартин, прочитай нам прямо сейчас!

Тот вытащил листок из кармана и торжественно встал со стула:

— Оно называется «Обольщение гуся лисой».

— Ну-ка, посмотрим. — Оливер, ухмыляясь, вырвал листок из рук брата. — Господи, ты пишешь безграмотно. Как можно написать слово «жывотныи» с ошибками?

Оливер вскочил со стула, когда Мартин бросился к нему, яростно пытаясь отобрать листок. Мальчики носились вокруг стола, пока Оливер не скомкал листок и не забросил его подальше. Минна заметила, что Мартин побагровел от унижения. Они с Оливером всегда боролись за первенство. Когда Эрнст находился рядом, Оливер вел себя тихо — башковитый изгой, увлекающийся математикой и абстрактными проблемами. Но теперь, когда амортизатор отсутствовал, он взялся за Мартина, зная, как довести брата.

— Мальчики, достаточно! — сказала Марта и резко встала, придерживая левую руку, которая вдруг начала дрожать, а потом повисла. Она уронила на пол вилку и ухватилась за плечо.

— Что случилось? — спросила Минна тревожно.

— Рука не слушается.

— Как? Когда это началось?

— После рождения Анны. Иногда рука просто отнимается. Я принимаю салицил. Зигмунд считает, что это «писательский синдром» Schreibkrampf.

— А что это такое?

— Нарушение двигательных функций? — уточнила Марта у мужа.

— Вероятно, — безразлично сказал он.

— Мальчики, немедленно сядьте! И зубы болят тоже.

— Родная моя! — воскликнула Минна.

Мальчики поспешили сесть, придвинув стулья к столу, Оливер самодовольно ухмылялся. Зигмунд достал часы из кармашка и откашлялся.

— Боюсь, мне пора. Должен прийти пациент, — провозгласил он.

— А штрудель? — спросила Марта.

— Позднее. — Зигмунд отодвинул стул и слегка коснулся плеча Минны. — Буду рад видеть тебя на лекциях в любое время.

— С удовольствием, — ответила Минна, польщенная приглашением, и почувствовала, как у нее сильно забилось сердце.

Все дети Фрейдов имели свои особенности, и за неделю Минна разобралась с каждым. Оливер — неудержимый сгусток энергии, Мартин — вечно недовольный смутьян, Эрнст сражался со своей шепелявостью, малышка Софи плохо ела и не могла заснуть даже с ночной порцией касторки и настойки опиума (снадобья, которым Марта, похоже, пользовала от любой болезни). Братская ревность перемежевывалась с истериками и редкими проблесками доброты.

Со временем Минна обнаружила, что постоянно мысленно проверяет, кто рядом с ней, а кто скрылся из поля зрения, и где, собственно, могут находиться эти бесенята, а если исчезли, то куда. При этом Марта была на удивление спокойна даже в ситуациях, когда кто-то разбил голову, зажал палец дверью или расквасил нос.

Однажды поздно ночью Софи, дрожащая и босая, на цыпочках пробралась темными коридорами в тесную спальню Минны. Та поспешно спрятала бокал с джином и портсигар под кровать, когда племянница появилась в дверях.

— Огромное зеленое чудовище в моей комнате. А что такое месячные недомогания, танте Минна?