рядом с десертной вилкой. Я смотрю на серебряные буквы, которыми выведено мое имя, со странным чувством отрешенности. Кто такая Ив Миллер? Репортер? Дочь?

Убийца?

Выбитая из колеи, я переворачиваю карточку. И тогда вижу это.

Эта надпись.

Из черных чернил.

Одно слово, брошенное на произвол судьбы в океане смысла.

Всегда.

Шокированная, я одергиваю руку.

— Осторожно, — говорит Роб, хватая мой бокал вина, прежде чем мое черное платье промокнет во второй раз за вечер. Хотя я его почти не слышу. Я слишком занята, прожигая это место на части взглядом.

Он здесь.

Я могу чувствовать его.

Это знание подобно переключателю для моих чувств. Я сразу же осознаю его темноту и опасность, ту мощную ауру, которая всегда объявляет о его присутствии. Все мое тело начинает трястись, когда это необъяснимое притяжение между нами начинает овладевать мной. Мои мысли поглощены яростным желанием снова попробовать его на вкус.

— Ты в порядке? — шепчет Роб, выглядя напуганным.

Я киваю и улыбаюсь, изо всех сил стараясь подавить желание смеяться, кричать и полностью потерять контроль, а затем мой взгляд падает на знакомого мужчину, сидящего через пару столиков от меня.

Детектив Питерс.

Дерьмо.

Мой восторг улетучивается.

Он смотрит прямо на меня. Нет, дело не только в этом — он смотрит так пристально, что мое лицо загорается. Он знает, что что-то происходит. Я вижу это по языку его тела. Верхняя часть его тела повернута в мою сторону, плечи опущены и напряжены, как у тигра, готового к прыжку.

Что, черт возьми, он здесь делает?

Внезапно мне становится страшно. Он не такой, как другие. Если он узнает, что Данте вернулся в Америку, он не успокоится, пока мужчина, которого я люблю, не окажется в наручниках или еще хуже.

— Ив, ты ведешь себя странно. Что за безумный взгляд?

Каким-то образом я перевожу от него взгляд. Роб смотрит на меня, как на сумасшедшую.

— Что? Я? Извини… мне показалось, я увидела кое-кого знакомого, — я снова метнула взгляд в сторону детектива Питерса, и Роб повернул голову, чтобы посмотреть, кто привлек мое внимание.

— Твой друг? Симпатичный парень.

— Не в моем вкусе, — бормочу я.

Сидящая по другую сторону от него, жена Роба протягивает руку и игриво шлепает его по руке.

— О, ради всего святого, Роберт, оставь бедную девочку в покое! Теперь она здесь, так что перестань суетиться. Позволь ей расслабиться и насладиться вечером.

Заработав упрек, Роб откидывается на спинку стула и скрещивает руки на своей широкой груди, когда к нашему столу подают первое блюдо.

— Любой бы подумал, что ты нервничаешь, Миллер, — говорит он, не в силах удержаться от последнего замечания.

Так и есть. Я очень нервничаю. Просто не по тем причинам, о которых он думает. Я смотрю в свою тарелку и замираю. Обжаренные гребешки со сливочным маслом и шалфеем.

Что за..?

Это слишком большое совпадение. Это такое же блюдо, которым Данте угощал меня в своем поместье в прошлом году. Я краснею, когда вспоминаю, чем закончилась та ночь. Что я позволила ему сделать со мной… Как я умоляла его о большем.

Поток жидкого тепла оседает глубоко внутри меня. Сначала это приглушенный, скорее легкий ритм, но чем больше я думаю о нем, тем труднее его игнорировать. Когда он рядом, всегда так. Зов сирены. Мое тело молит о его прикосновениях.

На Земле нет места, где бы ты могла спрятаться от меня, Ив.

Я знаю, он играет со мной. Он ожидает когда я взорвусь от желания под его мучительным взглядом.

Смотрит.

Ожидает.

Жар снова приливает к моим щекам. Ожидает ли он акта неповиновения, чтобы соответствовать этой опасной игре? Я знаю, как бы ему это понравилось. Вызов разливается по моим венам.

Игнорируя детектива Питерса, я разрезаю один из своих гребешков пополам и подношу первую порцию ко рту. Я закрываю глаза и соблазнительно откидываю голову, разыгрывая собственную восхитительную прелюдию. Я быстро сглатываю и открыв рот, провожу языком по нижней губе, одновременно гладя его ожерелье, вплотную прижимающееся к моему горлу. Сейчас я его проверяю. Если его тело все еще горит для меня, он не сможет продержаться. Он будет вынужден выйти из тени еще до того, как закончится ночь.

Что насчет детектива Питерса?

Я в смятении распахиваю глаза. Я не хочу, чтобы Данте раскрыл себя, не с этим человеком из ФБР в комнате и бесчисленным множеством других снаружи.

Раздается еще один взрыв вежливых аплодисментов, когда вручается следующая награда. Роб начинает ерзать на своем стуле и тянется за еще одним бокалом вина.

— Чуть бодрее, Миллер. Ты следующая.

Я?

Все, что я вижу — это слово. Всегда. Все, что я могу ощутить — это чистая паника. Несмотря на это, я впервые за несколько месяцев чувствую себя живой. Как будто кто-то снова включил выключатель внутри меня. Все мое тело переполнено энергией. Еще раз, эта дилогия правильного и неправильного сильно путается у меня в голове.

— И победителем престижной журналистской премии «Серебряная звезда» становится… Ив Миллер за ее разоблачение бизнесмена Джеффри Адамса.

Вся комната взрывается вокруг меня. Сотни безликих людей приветствуют меня, хлопают в ладоши и дарят мне самую бурную реакцию за вечер.

В оцепенении я поднимаюсь на ноги, временно ослепленная, когда обжигающий белый жар прожектора освещает меня. Я чувствую руку на своей руке, а затем Роб заключает меня в медвежьи объятия. Его борода царапает мою щеку, но ощущение, кажется, собрало меня.

— Никогда не сомневался, — бормочет он сдавленным голосом. Следующее, что я помню, он подталкивает меня к сцене.

Каким-то образом я поднимаюсь по ступенькам, не выставляя себя еще большей дурой. Здесь, наверху, освещение гораздо хуже. Я больше не могу различать отдельные лица. Трудно определить что-либо, кроме размытого силуэта и цвета, но по какой-то причине я все еще вижу его.

Детектив Питерс.

Он стоит прямо передо мной. Моя победа заставила его подняться на ноги вместе со всеми остальными, но он единственный, кто не хлопает. Его взгляд ледяной и немигающий. Я чувствую, что увядаю в центре внимания его собственного циничного замысла.

Мужчина на сцене сует мне в руки какой-то предмет, и я стараюсь не вздрагивать. Что бы это ни было, оно кажется гладким и тяжелым под моими кончиками пальцев. И холодное. Такое холодное.

Дрожа, я поворачиваюсь лицом к своей аудитории. Аплодисменты начинают стихать. Тишина, которая следует за этим, простирается, как вид со стартовой линии марафона. Шок и ужас лишили меня дара речи. Мой рот не открывается. Я не