– Да, мне нужно кое-что уладить.

– И когда ты уезжаешь в эту Францию? – Отец посмотрел в окно.

– Еще не знаю, пока точно не известно.

Эва не хотела вдаваться в детали, она еще сама хорошенько все не обдумала. Она прекрасно понимала, что это неудачное время для отъезда, и надеялась, что вопросы стажировки, если вообще ее туда отберут, будут решаться как можно дольше. Ей нужно было время. Эва знала, что не сможет спокойно уехать, оставив всех здесь в тоске, и очень надеялась, что сначала удастся как-то сложить разбитые кусочки жизни ее семьи. Такой у нее был план. И нужно было каким-то образом совместить его с планом, касающимся ее самой. С шансом, появившимся у нее в самый неподходящий момент.

– И ты так просто нас оставишь? – спросил отец.

Эва почувствовала, что ее накрывает волна злости. У нее и самой возникло немало сомнений, но отец был последним человеком, имевшим правом ее упрекать. Вызвать чувство вины – это так примитивно!

– Папа, успокойся, – решила она дать отцу возможность отступить.

– Эва, как я с этим всем справлюсь? Без нее… Бартусь, девочки… Ты не можешь сейчас уехать! – В его голосе звучало настоящее отчаяние, предупреждая о сильно сжатой пружине эмоционального накала.

– Перестань! – оборвала его нытье Эва. – Чего ты от меня хочешь?

Отец поднялся и с шумом отодвинул кресло.

– Ты должна вернуться домой! Другого выхода нет. Ты самая старшая, это твоя обязанность.

Эва почувствовала, как земля уходит из-под ног.

– Просто не верится! Ты говоришь мне об обязанностях?!

Отец смотрел на нее с неожиданной твердостью.

– Не вернешься?

– Папа, у меня своя жизнь, и я много работала ради этого… – Эва была на грани истерики. – Ты даже представить не можешь, как это, когда занимаешься чем-то серьезным, важным и делаешь это хорошо! Вот у тебя была хоть какая-то цель в жизни?

Отец не смотрел на нее. Просто стоял, тяжело опираясь на кухонный шкафчик.

– Вот именно. Ты не можешь этого понять. – Она едва переводила дыхание. – А вот мама могла! Она хотела, чтобы я развивалась. Это благодаря ей я поверила, что могу добиться чего-то большего… – Голос ее сорвался. – И что, отказаться от всего этого? Сейчас, когда действительно важное только начинается!

Она замерла посреди кухни, ожидая хоть какого-то ответа. Не дождалась.

Видела только сгорбленную спину отца, который стоял у окна, опустив голову.

– Я не мама! Пойми это! – крикнула Эва и выбежала во двор. Она понимала, что не сможет сдержаться и расплачется, поэтому не увидела болезненной судороги, которая сотрясла тело отца.

В Ольштын отправились втроем – отец, Бартек и Эва.

Когда после двух часов блуждания по лесу, изнуренная ходьбой и, прежде всего, переживаниями о том, что произошло между ней и отцом, девушка вернулась домой, они, словно ничего не случилось, договорились, что поедут вместе: Эве нужно было заглянуть на факультет, чтобы отправить материалы во Францию, а у Бартека в этот день был назначен визит к врачу.

Девушка побыстрее заняла место в автобусе и посадила брата рядом, чтобы у отца не было выбора – ему пришлось сесть отдельно. Они больше не возвращались к утреннему разговору, но то, что оба тогда сказали, висело в воздухе.

Бартек прижался носом к стеклу.

– Что сейчас делает мама? – спросил он.

С самых похорон его очень беспокоил вопрос физического места пребывания мамы. Они провели долгие часы, обсуждая вопрос неба, что для Эвы было нелегко, поскольку она не очень-то верила в загробную жизнь. Конец – это конец. Но это не лучшая версия для впечатлительного семилетнего мальчика, который борется с тяжелой болезнью.

– Думаю, она на нас смотрит.

– А почему мы ее не видим?

– В том-то и дело: мы можем думать о ней, и тогда она рядом с нами, но мы не можем ее видеть.

– Но мы можем пойти к ней на небо и там встретиться?

– Когда-нибудь – да. Но это уже не зависит от нас. Каждый из нас попадет туда в свое время.

– Я уже хочу. К маме.

– Я знаю, Бартуля. Я тоже по ней скучаю.

Мальчик лег спиной ей на колени. Это был знак, что брату нужно пощекотать бочок: тело, выгибаясь под нежными прикосновениями, на минутку расслаблялось, и судороги немного ослабевали. Когда Эва еще жила в Венжувке, они могли играть так часами. Увидеть малыша веселым – к этому стремились все в доме и многое бы за это отдали. А поскольку это еще и облегчало его ежедневные страдания, никто не мог, да и не хотел ему отказывать. Но Бартеку больше всего нравилось играть с Эвой. Именно ее он выбирал, когда хотел, чтобы его пощекотали. Эва даже задумывалась, как могло быть, что никогда с тех пор, как Бартек появился в их семье, она не рассматривала его в качестве проблемы. Ведь он завладел большей частью маминого внимания, отличался от здоровых детей, обращал на себя внимание окружающих, и Эве часто приходилось отказываться от собственных удовольствий, чтобы позаботиться о нем. Но при этом девушка испытывала к брату чистую, безоговорочную любовь. Как будет теперь? Станет ли маленький Бартусь помехой в ее жизни?

Эва почувствовала раздражение. Отец добился своей цели. Теперь она на все смотрела с его точки зрения, все вызывало в ней чувство вины. При входе в больницу Эва вспомнила, как давно тут не была. Все считали само собой разумеющимся, что визиты Бартека к врачу взяла на себя мама. Что ж, время простых решений безвозвратно прошло – это не вызывало сомнений.

* * *

Доктор Мадейский опровергал стереотип бездушной службы здравоохранения. Он всегда находил для Бартека достаточно времени, и не только для выяснения вопросов, связанных с лечением, и во время приема сыпал забавными словечками, которые веселили мальчика. Бартек называл его «доктор Томек» и, в отличие от других врачей, любил к нему ездить. После каждого посещения мама не уставала удивляться, какой доктор золотой человек, и Эва понимала, что речь шла не только о его профессиональной компетентности. Доктор Мадейский был красивым брюнетом с проседью, при желании можно было даже найти некоторую схожесть между ним и Джорджем Клуни. Эве легко было представить, что в сочетании с сочувствием к пациентам и умением слушать это производило потрясающее впечатление на загнанную маму, много лет не знавшую мужского внимания.

Шарм, который источал красивый врач, явно обескуражил отца. Как обычно небритый, в мятой одежде, в присутствии красноречивого, уверенного в себе Мадейского отец, ограничивающийся в ответах невыразительным односложным бормотанием, выглядел очень бледно. Однако в поведении доктора не было и намека на превосходство. Для растерянного отца у него нашелся специальный, деловой и полностью лишенный словесных излишеств стиль речи. Изумленная Эва тайком присматривалась к доктору. Мадейский был настоящим профессионалом. Бартеку очень повезло, что он попал в такие руки.