со своими друзьями. Над предупреждениями о чертовщине он только посмеялся и сказал, что я переутомился на работе. Ни о чем странном во время этих кутежей брат не упоминал. А я начинаю думать, что инфаркт отца произошел отнюдь не по естественным причинам.

Кто были эти существа, чего они хотели – чем больше я думаю об этом, тем хуже сплю по ночам.

Впрочем, по прошествии трех лет я уже начинаю сомневаться в том, что это произошло со мной. Мне кажется, что я все это выдумал – таким образом мой организм пытается защититься от шокирующих воспоминаний. Проволока в заборе в нескольких местах порвалась, и надо бы ее заменить. Только мне это кажется какой-то нелепой шуткой, и я оставляю все как есть. Мне очень хочется поверить, что ничего этого не было…

Загадочный аккорд

Эту историю я бы не отнес к страшной, а скорее к историям о том, что в нашем мире есть еще много чудесного и загадочного, причем в тех сферах, которые, казалось бы, давно изучены. Был у меня один приятель по имени Ярослав, который профессионально занимался звукорежиссурой. И у него было хобби, довольно редкое: исследования в теории гармонии. Это значит, что он изучал звуки и то, как они звучат вместе. В его домашней библиотеке я видел издания Яворского, Шенкера, Дальхауза и даже трактат Рамо «О гармонии» на английском языке. А его личная студия в подвалах офисного центра была завалена музыкальной аппаратурой разной степени редкости и полезности.

Занятия Ярослава гармонией звуков имели причину. Среди студентов музыкальных училищ давно ходит легенда, что существуют определенные многозвучия (их можно назвать для простоты аккордами), которые влияют на человека в разы сильнее, чем остальные. Каждый гитарный или фортепьянный аккорд можно послушать и сказать, какие эмоции он вызывает. Обычно это еле уловимые печаль, бодрость, ностальгия или, например, тревога. А Ярослав искал такие многозвучия, от которых у слушателя буквально сносило крышу.

В качестве доказательства того, что такие аккорды существуют, он приводил мне в пример документально зафиксированную историю о том, что некий заштатный оркестр выступал в середине 19-го века на лондонских площадках, играя никому не известную и ныне забытую пьесу. Остались свидетельства, что в какой-то момент, когда в действие вступали все инструменты, выдавая затейливую полифонию, слушатели впадали в оцепенение, а спустя мгновение вели себя весьма неадекватно – хохотали, плакали, а кто-то, простите, страдал недержанием.

Из этой байки Ярослав пришел к выводу, что многозвучие должно состоять не из трёх, не из шести и даже не из десяти звуков. Это должен быть сложный аккорд с двумя десятками элементов, как минимум.

Я согласен, что любой музыкант, да и вообще любой скептик однозначно хмыкнет. Но я повествую о человеке, которому я вполне доверял, и если он рассказывал о том, что его эксперименты не удавались или, наоборот, давали положительный результат, то я был убежден, что он не сочинял и говорил как есть.

Ярослава я видел не очень часто, но каждый раз при встрече спрашивал, как у него дела в поиске «восьмой ноты» – так я в шутку называл его хобби. И однажды Ярослав мне объявил, что значительно продвинулся в исследованиях. Он обнаружил аккорд из семнадцати звуков, который вызвал в мозгу Ярослава и двух его ассистентов очень странные эмоции. Все трое на несколько секунд испытали одинаковую галлюцинацию о том, что они находятся в лесу с неземными растениями, ощущая при этом незнакомые запахи и теплый влажный воздух.

Разумеется, они не поверили произошедшему и повторили эксперимент несколько раз. Требовалось очень чистое звучание каждой ноты, которое проверялось осциллографом. В итоге они снова и снова испытывали виртуальное погружение в незнакомый мир.

Предвкушая прорыв в науке, сопоставимый с великими открытиями цивилизации, они пришли на следующий день в студию и воспроизвели многозвучие. Но ничего не произошло. Всё было по сотне раз перепроверено и переподключено. Никаких особых эмоций и тем более галлюцинаций.

Однако история на этом не закончилась. Через полгода Ярославу снова удалось набрести на след неуловимого аккорда. На этот раз он «поймал» его в одиночку – совершенно другое строение многозвучия, и даже другое количество элементов. К несчастью, он тут же потерял его, так как прослушивал серии запрограммированных аккордов в фоновом режиме и по какой-то причине не сумел восстановить услышанное.

Произошедшее натолкнуло его на мысль, что на восприятие аккорда влияет не только состав аккорда, но и время его прослушивания. В последний раз, когда я видел Ярослава, он изучал лунные и солнечные циклы, биоритмы живых существ, положение планеты по отношению к Солнцу и созвездиям и даже изыскивал что-то в атласах по анатомии. Возможно, он слегка сошел с ума. Но, кто знает, ведь иногда безумцы идут впереди планеты.

Так или иначе, я тоже посмотрел бы на загадочный лес, созданный музыкой, чего уж лукавить.

На стадионе

У нас на окраине города есть полузаброшеный стадион, построенный еще в 70-е годы прошлого тысячелетия и спокойно догнивающий в наше время. Муниципалитет, как может, поддерживает его в чистоте, но реконструкции он вряд ли дождется. Этот стадион год назад я облюбовал для пробежек после работы. До одного безумно жуткого происшествия. О чем и хочу рассказать. Так как я работал допоздна, то на стадионе появлялся около 9 или даже 10 вечера. Поэтому очень редко там бывал кто-то еще, и почти всегда я нарезал круги в гордом одиночестве. Ни спортсменов вроде меня, ни шпаны, ни зевак. Красота…

В тот августовский вечер я прошел через покосившиеся ворота, когда солнце уже скрылось за старыми тополями, что окружали стадион, но было еще достаточно светло. Легкой трусцой я начал свой пятикилометровый забег, что составляло десять кругов по беговой дорожке.

Пробегая мимо трибун, я заметил, что на самом верхнем ряду кто-то сидит. В сумерках я разглядел, что это какой-то мужик в серой куртке, возможно припозднившийся работяга, решивший выпить по дороге домой, – к стадиону прилегали заводские территории. Совершенно не обращая на него внимания, я продолжил забег.

На третьем круге я отметил, что человек спустился на пару рядов ниже, что, впрочем, не пробудило во мне никакого беспокойства. Но так как я это обнаружил, то на четвертом круге специально посмотрел на сидящего – на этот раз он располагался еще ниже. Теперь я уже не мог не думать о нем, и на пятом круге я все время пытался держать его в поле зрения.