— Возможно, до вас уже дошел слух о новых переселенцах…

У меня сжимается нутро.

— Говорю вам как президент, — продолжает мэр Прентисс, — это истинная правда.

Откуда он знает? Черт, откуда?

В толпе снова поднимается ропот от этой вести. Мэр не призывает людей к тишине, только радостно перекрикивает:

— Мы встретим их с распростертыми объятиями! Мы создадим новое общество, которое с гордостью встретит новых жителей нового Эдема! — Он опять повышает голос: — Мы покажем им, что воистину оставили Старый свет позади и обрели РАЙ!!!

Опять разговоры в толпе, со всех сторон.

— Лекарство я у вас заберу, — говорит мэр. Боже, вот тут-то ропот замолкает. Мэр позволяет тишине утвердиться окончательно и добавляет: — На время.

Мужчины переглядываются между собой и снова поднимают глаза на мэра Прентисса.

— Мы стоим на пороге новой эры, — говорит тот. — Вы должны заслужить мое доверие, а для этого вместе со мной будете строить новое общество. Когда мы его построим, когда мы вместе начнем преодолевать трудности и праздновать первые успехи, тогда вы заслужите право вновь называться мужчинами. А значит, получите право и на лекарство. В этот славный день все мужчины воистину станут братьями!

На женщин он и не смотрит. Мужчины тоже. Женщинам ведь лекарство ни к чему, и добиваться его не нужно, так?

— Да, будет нелегко, — продолжает мэр Прентисс, — я не хочу вас обманывать и обнадеживать. Но это благодарный труд. — Он обводит рукой армию. — Мои заместители уже начали организовывать вас. Вы и дальше будете следовать их указаниям, но поверьте, никто не хочет обременять вас сверх меры. Скоро вы увидите, что я — не завоеватель. Я не желаю вам зла. — Он вновь умолкает. — Я вам не враг… — мэр Прентисс в последний раз поворачивается к толпе мужчин, — я ваш спаситель.

И хоть у них нет Шума, я вижу по лицам, как в них просыпается надежда: вдруг он говорит правду, вдруг все наладится, вдруг — несмотря на все ужасы — они обретут свободу?

Вот уж нет, думаю я. Даже не мечтайте.

Не успевает толпа разойтись, как дверной замок опять лязгает.

— Добрый вечер, Тодд, — говорит мэр Прентисс, входя в мою тюрьму и морщась от вони. — Понравилась моя речь?

— Откуда вы узнали про переселенцев? — спрашиваю я. — Вы разговаривали с ней? Как она?

Мэр Прентисс не отвечает, но и не бьет меня, а просто с улыбкой говорит:

— Всему свое время, Тодд.

По ступенькам за дверью поднимается Шум. ЖИВ!

Я ЖИВ! слышу я. ЖИВ, ЖИВ; ЖИВ, ЖИВ!

Мистер Коллинз заталкивает в комнату мэра Леджера.

И вытягивается по струнке, завидев начальника.

— Новую постель получите завтра, — говорит мэр Прентисс, все еще глядя на меня. — И удобства тоже.

Мэр Леджер раскрывает рот, но заговорить получается не с первой попытки.

— Господин Президент…

— Завтра же начнете работать, — перебивает его Прентисс, бутто и не слыша.

— Работать?

— Ну да, все должны трудиться, Тодд, — говорит он. — Труд — это прямой путь к свободе. Я тоже буду работать… и мэр Леджер.

— Правда? — спрашивает тот.

— Но мы же в тюрьме, — говорю я.

Он снова улыбается — еще веселей, чем прежде. Интересно, какую гадость он задумал?

— Выспись хорошенько, — говорит мэр Прентисс, делая шаг к двери и глядя мне прямо в глаза. — Рано утром за тобой придет мой сын.

[Тодд]

Выясняется, что утром моим главным поводом для беспокойства становится вовсе не Дейви Прентисс. Я на него и не смотрю.

Это лошадь.

Жеребенок говорит она, переминаясь с ноги на ногу и глядя на меня блестящими безумными глазами — как бутто хочет хорошенько потоптать.

— Я ничего не смыслю в лошадях, — говорю я.

— Эта кобылка из моего личного стада, — говорит мэр Прентисс поверх Шума его собственного коня, Морпета. — Зовут ее Ангаррад, она очень славная и добрая лошадь.

Морпет смотрит на мою конягу, и в его Шуме читается только одно слово: сдавайся, сдавайся, сдавайся. От этого кобыла нервничает еще сильней. Ну и зверя мне дали, ничего не скажешь. Как ездить-то на эдаком клубке страхов?

— Что такое? — ухмыляется Дейви Прентисс, сидящий верхом на третьем коне. — Боишься?

— Что такое? — передразниваю его я. — Папочка до сих пор не угостил тебя лекарством?

Его Шум тут же вскидывается.

— Ах ты, маленький…

— Тише, тише, — осаживает его мэр. — И десяти слов друг другу не сказали, а уже поцапались.

— Он первый начал, — говорит Дейви.

— Держу пари, он и закончит. — Мэр многозначительно смотрит на меня, вглядываясь в алый растревоженный Шум, полный красных вопросительных знаков о Виоле и желания надрать задницу Дейви Прентиссу. — Поехали, Тодд, — говорит мэр Прентисс, беря поводья своего коня. — Готов стать вожаком?..

— Разделение очень простое, — говорит он, пока мы скачем рысью сквозь раннее утро — куда быстрей, чем мне бы хотелось. — Мужчины будут жить в западном конце долины, перед собором, а женщины — позади него, в восточной части.

Мы скачем на восток по главной улице Нью-Прентисстауна — той, что начинается с зигзага у водопада, пересекает городскую площадь, огибает собор и теперь устремляется в долину. По переулкам маршируют небольшие взводы солдат да шныряют туда-сюда нью-прентисстаунские мужчины — кто с чемоданами, кто с тюками.

— Что-то я женщин не вижу, — говорит Дейви.

— Ни единой женщины, — поправляет его отец. — Все верно, капитан Морган и капитан Тейт перевезли всех женщин еще минувшей ночью.

— Что вы с ними сделаете? — спрашиваю я, так крепко цепляясь за луку седла, что пальцы белеют.

Мэр смотрит на меня:

— Ничего, Тодд. Их окружат заботой и почтением, какие подобают строительницам нового мира. Ведь они внесут огромный вклад в будущее этого города. — Он отворачивается. — Но пока им лучше пожить отдельно.

— Правильно, пусть стервы знают свое место, — хмыкает Дейви.

— Я не разрешаю тебе выражаться в моем присутствии, Дэвид, — спокойным, но серьезным тоном произносит мэр Прентисс. — Женщины заслуживают уважения и всех возможных благ. Но по сути ты прав. У каждого из нас есть место. Мужчины Нового света забыли свое, и поэтому на какое-то время я отделю их от женщин, чтобы все горожане вспомнили свою роль и предназначение… — Тут он оживляется. — Люди это оценят. Раньше они жили в хаосе, а я подарю им порядок и ясность.