Наконец дверь комнаты открылась, и Ванька вышел в коридор.

— Ну что? — накинулся на него Фролов.

Ванька пожал плечами.

— Нормально. То есть… я не против.

— Но тебе ведь понравилось? Если не понравилось, только скажи — найдем другие варианты.

— Нет, пап. Меня все устраивает.

В дверном проеме появился Юдин. Обведя взглядом Фролова и не заметив недружелюбной старухи, выглянувшей из кухни, он кашлянул.

— Можно вас на минутку?

Ванька покраснел и засобирался.

— Пап, я тебя на улице подожду. Мы ведь домой?

Фролов не хотел домой.

— М-м-м… Да. Но я попозже. Хочешь — езжай один.

Ванька похлопал себя по карманам, ища проездной, поправил сумку на плече и вышел.

Еще пару секунд Фролов и репетитор неловко топтались на узком пятачке у входной двери. Фролов пошел справа — репетитор тоже шагнул вправо, Фролов шагнул влево, но все равно чуть не столкнулся к ним нос к носу. Отпустив смешок, репетитор пропустил гостя в комнату. Фролова нервировало лукавое и понимающее выражение на его лице: будто он замечал неуклюжесть Фролова, но находил эту черту не отталкивающей, а забавной.

Со вчерашнего дня в комнате мало что изменилось. Только на столе теперь лежали исписанные листочки, а из-под дивана на полу торчал уголок журнала.

— Я заставил вас ждать. — Юдин хлопнул себя ладонью по лбу. — Простите, голова дырявая. Обычно мама Роза принимает гостей, но сегодня суббота. В субботу она на даче.

«Зачем ты мне это рассказываешь?» — подумал Фролов. Чем дальше, тем больше он убеждался в том, что репетитор не от мира сего.

— Ясно.

— Хотите кофе?

Фролов хотел.

Дожидаясь кофе, он стоял у эркера, наблюдая жаркое утро разгорающегося августа; за окном качалась тяжелая ветка разлапистого клена. Но больше уличного пейзажа Фролова интересовало само окно — на нем, кажется, даже шпингалеты были дореволюционные.

— Сын у вас замечательный, — сказал Юдин, занося в комнату чайник. Он достал откуда-то две разномастные кружки, щедро насыпал кофе, плеснул кипятку и размешал.

Фролов вздрогнул от звука ложечки, звонко бьющейся о стенки, и отвернулся от окна.

— Значит, вы возьметесь за него?

Вместо ответа Юдин протянул кофе.

— Берите. Сахар в миске.

— Спасибо, — Фролов взял кружку. — Так вы возьметесь или нет?

— Давайте сначала присядем.

Фролов сел на диван, Юдин тоже. Его подвижное молодое лицо оказалось напротив. Фролов старался лишний раз в него не всматриваться: то казалось, что репетитор слишком молод, то, наоборот, что чересчур опытен. Он побаивался людей, сочетающих в себе прямоту и проницательность.

— Я задам один вопрос, только вы не обижайтесь.

Формулировка подсказывала, что именно после таких вопросов люди и обижаются.

— Ваня знает, что вы хотите отправить его в Москву?

— В каком смысле? — переспросил Фролов и, не дожидаясь ответа, продолжил: — В смысле учебы? Конечно, он знает, что после школы надо куда-то поступать.

— Нет, я имею в виду переезд. У меня сложилось впечатление, что Ваня… Ваня очень добрый. Домашний мальчик. Таким ребятам обычно тяжело отрываться от родителей. Мне на его месте было бы тяжело.

— Ну… э-э… да, он домашний. Это плохо?

— Нет.

— Вот и я так думаю. Нет ничего дурного в том, что наши дети не такие закаленные, как мы. В конце-то концов, этому поколению уже не нужно осваивать целину.

Он сказал так, чтобы щелкнуть Юдина по носу: разговор о целине совершенно не вязался ни с обликом Юдина, ни с его манерами, ни с привычным ему миром.

Юдин в ответ лишь улыбнулся.

— Да, вы правы, это совсем неплохо. Но Ване придется в одиночку переехать в другой город и там устроиться. Не то чтобы мое мнение что-то значило, но вам не кажется, что ему будет трудно?

Фролов промолчал. Внутри его смутно клубилось и ворочалось чувство без названия где-то между гневом и восхищением: надо же, какой наглый. Еще ничего не знает, а уже советы раздает.

— Вы поймите, — торопливо прибавил Юдин, — здесь все зависит от желания. Мы с вами можем увлечь парня английским и здорово подтянуть его за год. Но если он сам не захочет ехать в Москву или Ленинград…

— С чего вы взяли, что не захочет?

— Я спросил у Вани, какие у него планы после школы. Он говорит, что раздумывает о радиотехнике. Английский там не нужен.

Фролов стиснул кружку. Предчувствие не обмануло: этот Сергей Саныч говорил так, будто лучше его знал Ваньку. Будто ему хватило получаса, чтобы все понять и просчитать. Теперь он считал себя вправе попрекать Фролова. Мол, вы, дорогой Владимир Палыч, тешитесь мыслью, что ваш сын далеко пойдет. А сынок-то ваш предпочтет остаться в этой богом забытой дыре. У него кишка тонка уехать.

Фролов взял себя в руки и медленно, с расстановкой произнес:

— Вы Ваню не слушайте. Он не любит разочаровывать взрослых. Вы спросили об институте, а он постеснялся сказать, что планов нет. Мое мнение — надо готовиться к институту уже сейчас, а к какому именно, мы поймем в процессе.

— А если Ваня поймет, что все-таки хочет в наш институт, а не в Москву?

— По-вашему, мой сын идиот?

— А что, на радиотехнику поступают идиоты?

— Если у Вани есть возможность уехать в город получше, а она у него есть, зачем ему оставаться?

— Здесь дело не в возможностях. — Юдин покачал головой. — Слушайте, я знаю, как это выглядит. Я лезу в душу и задаю неудобные вопросы. Конечно, уедет Ваня или нет — решать Ване. И вам… и вашей жене…

Про жену он сказал после паузы, будто спохватившись.

— Но я же не просто так вам надоедаю. Вы хотите гарантий, что Ваня поступит в МГУ, а я не могу их дать. Я даже не уверен, что Ваня захочет поступать в МГУ. И сам Ваня в этом не уверен. Как бы мы ни выстроили учебную программу, все может