Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впоследствии футуристы, издеваясь над эстетизмом Брюсова, переделали его нарядное имя Валерий в прозаическое Василий. В своем манифесте против дофутуристической поэзии «Идите к чорту» они издевались и над эстетизмом брюсовского имени и над брюсовской буржуазностью (намекая на связь Брюсова с «пробочным делом»): в ответ на его сочувственные статьи о поэзии футуристов они написали одну грубую и озорную строчку: «Брось, Вася, это тебе не пробка!»
ВОЙНА И РЕВОЛЮЦИЯ
В 1914 г. началась империалистическая война. Брюсов отправился военным корреспондентом на фронт. Националистические и патриотические чувства вызывают у него ряд стихотворений, напечатанных в его книге «Семь цветов радуги». В начале 1917 г. он выпускает брошюру: «Как прекратить войну». В этой брошюре он еще требует «войны до победного конца». Однако, новые поражения русских войск и гибель десятков тысяч людей переубеждают его. В своей «Автобиографии» он пишет: «После занятия немцами Варшавы я вернулся в Москву (с фронта), глубоко разочарованный войной».
Изменение политической позиции Брюсова выразилось в его стихотворении «Тридцатый месяц», которое Брюсов напечатал в феврале 1917 г. в газете Максима Горького «Новая жизнь». Привожу это стихотворение:
Тридцатый месяц в нашем мире
Война взметает алый прах,
И кони черные валькирий
Бессменно мчатся в облаках!
Тридцатый месяц Смерть и Голод,
Бродя, стучат у всех дверей:
Клеймят, кто стар, клеймят, кто молод,
Детей в объятьях матерей
Тридцатый месяц бог Европы
Свободный Труд — порабощен:
он роет для войны окопы,
Для смерти льет снаряды он!
Призывы светлые забыты
Первоначальных дней борьбы:
В лесах грызутся троглодиты
Под барабан и зов трубы!
Достались в жертву суесловью
Мечты порабощенных стран:
Тот опьянен бездонной кровью,
Тот золотом безмерным пьян…
Борьба за право стала бойней;
Унижен, Идеал поник…
И все нелепей, все нестройней
Крик о победе, дикий крик!
А Некто темный, Некто властный,
Событий нити ухватив,
С улыбкой дьявольски-бесстрастной
Длит обескрыленный порыв.
о Горе! Будет! будет! будет!
Мы Хаос развязали. Кто ж
Решеньем роковым рассудит
Весь этот ужас, эту ложь?
Пора отвергнуть призрак мнимый,
Понять, что подменили цель…
о, счастье, — под напев любимый,
Родную зыблить колыбель!
Наступившую Февральскую революцию Брюсов приветствует. Большое сочувствие в эти дни у него вызывает позиция Максима Горького. В ответ на кампанию, поднятую буржуазной печатью против Горького, Брюсов посылает Горькому стихи и дружеское письмо. Получив стихи и письмо, Горький писал Брюсову:
«Вы очень тронули меня за сердце, Валерий Яковлевич, — редко случалось, чтоб я был так глубоко взволнован, как взволновало меня ваше дружеское письмо и милый ваш сонет. Спасибо вам. Вы — первый литератор, почтивший меня выражением сочувствия, и совершенно искренне говорю вам: я хотел бы, чтоб вы остались и единственным. Не сумею объяснить вам, почему мне хочется, чтоб было так, но вы можете верить — я горжусь, что именно вы прислали мне славное письмо. Мы с вами редко встречались, вы мало знаете меня, и мы, вероятно, далеки друг другу по духу нашему, по разнообразию и противоречию интересов, стремлений. Тем лучше. — Вы поймете это, — тем ценнее для меня ваше письмо. Спасибо. Давно и пристально слежу я за вашей подвижнической жизнью, за вашей культурной работой, и я всегда говорю о вас: это самый культурный писатель на Руси! Лучшей похвалы не знаю: эта — искренна».
ОКТЯБРЬ
Октябрьская революция расколола русских символистов на два резко враждебных лагеря. Вот как пишет через несколько времени после Октября в своем «Дневнике» Александр Блок о своих бывших друзьях и единомышленниках: «Происходит совершенно необыкновенная вещь (как все): «интеллигенты», люди, проповедовавшие революцию, «пророки революции», оказались ее предателями. Трусы, натравливатели, прихлебатели буржуазной сволочи».
Александр Блок, Андрей Белый и Валерий Брюсов, три крупнейших вождя русского символизма, оказались в том крыле символизма, которое приняло и приветствовала октябрьский переворот. Благодаря этому порвались их связи с широкой символистской общественностью, с тою буржуазно-дворянской средой, которая в годы реакции признала символизм. В «Записных книжках» Блока читаем: «Звонил Есенин, рассказывал о вчерашнем «Утре России» в «Тенишевском зале». Икс и толпа кричали по адресу его, А. Белого и моему: «изменники». Не подают руки».
Сам Брюсов об этом времени писал в своей автобиографии. «После Октябрьской революции я еще вначале, в 1917 году, начал работать с Советским правительством, что навлекло на меня некоторое гонение со стороны моих прежних сотоварищей (исключение из членов литературных обществ и т. п.)».
Брюсов начал работать в Наркомпросе. он был сначала назначен заведывать отделом научных библиотек. Блестящие организаторские способности Брюсова необыкновенно пригодились в эти дни зарождения революционного строительства. Сотрудники Брюсова разъезжали с его мандатами по стране и конфисковывали ценнейшие книжные и рукописные собрания. Огромные накопленные культурные ценности Брюсов спас от гибели и сохранил для трудящихся Советской республики.
Вскоре он перешел на работу в Главпрофобр, где получил в свое ведение вопросы художественного образования страны. Параллельно с этой большой работой он отдает массу времени воспитанию кадров молодых пролетарских поэтов, пришедших в литературу после Октября. Брюсов обучал поэтическому мастерству это поколение пролетарских поэтов и оказал на характер пролетарской поэзии первых лет революции заметное влияние.
Его литературно-педагогическая работа увенчалась организацией в 1921 г. в Москве Высшего литературно-художественного института (в 1924 г. наименованного институтом имени Брюсова).
В 1919 г. Брюсов вступил в ряды ВКП(б).
Брюсов, единственный из символистов, продолжал работать в советской литературе как поэт революционной современности. После Октября он выпустил ряд книг стихов: «Последние мечты», «В такие дни», «Миг» и «Дали». (Книжка «Меа» вышла уже после его смерти.)
о своей поэтической работе после Октября Брюсов писал в своем ответе одному критику: «Оценивая поэзию символистов (за годы с 1917 по 1922-й), я должен, по крайнему моему разумению, отнестись отрицательно к их деятельности за последние годы. Между тем, я сам, как поэт,