— Поверь, лучше мне не высовываться, — что-то в его голосе заставляет меня замолчать, потому что я вдруг понимаю, спорить бесполезно.

И тут же мысленно ругаю себя. Он спас меня от тех пьяных парней, а я выгоняю его из дома. Раненого и избитого. Хорошо же я плачу за добро…

— Можешь оставаться столько, сколько понадобится, — замолкаю, видя в глубине черных глаз удовлетворение. — Пока не поправишься.

— Спасибо, — он откидывается на подушку, и я вдруг замечаю какой он бледный. Отхожу к аптечке и достаю обезболивающее, которое тут же вместе со стаканом воды, налитым в ванной протягиваю пациенту.

— Выпей.

Он с подозрением косится на таблетку, и я поясняю.

— Обезболивающее.

С секунду удерживает мой взгляд, а потом закидывает таблетку в рот и залпом выпивает стакан воды с такой жадностью, словно не пил неделю, а я вдруг не подумав выпаливаю.

— Меня зовут Ангелина, — забираю стакан и ставлю на тумбочку, а потом выключаю светильник, теперь комната освещается только через приоткрытую дверь в ванную.

Собираюсь выйти, но у самой двери слышу его тихий ровный голос.

— Знаю, Ангел.

Думать, откуда Рустам знает мое имя страшно. Я точно не называла его до этого, значит, он как-то выяснил это, но как? Если папа узнает, что обо мне расспрашивал какой-то парень, он сможет догадаться, что я обходила его запрет на выход из дома без охраны, а это еще один неприятный разговор, в дополнение к другим разговорам, которые каждый день между нами происходят.

Да мы ссоримся каждый день.

Папа уверен, что я упираюсь из глупости, а я злюсь, что он постоянно мне выговаривает за тот разговор с Мазуром. Замкнутый круг, если учесть что я не просила Виталия напрямую отговорить отца. Тот лишь намекнул, что может помочь, а я с дуру повелась. Не надо было с ним вообще заговаривать.

Беру ноутбук и сажусь за кухонный стол с полной чашкой горячего какао. Надо проверить почту, вдруг там есть письма от моих учеников, с которыми мы договорились быть на связи.

Загружаю браузер, и слышу негромкое покашливание сзади.

— Спасибо за одежду.

Оборачиваюсь и взгляд натыкается на моего нового сожителя. Широкие плечи обтянуты черной футболкой с надписью No Pasaran, бедра довольно плотно облегают спортивные штаны Найк. Эти вещи у меня валяются с тех пор как отец останавливался у меня проездом, пока в нашем загородном доме был ремонт. А что ни говори, Рустам гораздо крупнее него, и одежда отца на нем сидит слишком…

Идеально.

— Не за что. Твою пришлось разрезать, она пропиталась кровью, — машинально захлопываю крышку ноутбука и поднимаюсь со стула. — Тебе уже лучше? Хочешь, приготовлю завтрак?

На мой вопрос парень кивает, и я вздыхаю, поняв, что ляпнула не подумав.

Готовка — не самая сильная моя сторона.

— Омлет подойдет? — подхожу к холодильнику и достаю яйца помидоры и зелень. Оборачиваюсь, так и не дождавшись ответа, и натыкаюсь на задумчивый взгляд карих глаз.

— Вполне… — Рустам словно только опомнился, рассеянно пожаимает плечами, усаживаясь на стул у кухонного островка.

Нарезаю помидоры и зелень и вываливаю это все на сковороду, и пока овощи томятся на медленном огне, взбиваю яйца, задумчиво глядя в окно.

Если кто-то из охраны отца узнает, что у меня в доме живет мужчина, это плохо кончится. Сегодня утром я спустилась на первый этаж и всеми правдами и неправдами уговорила консьержа молчать о том, что он вчера видел. Возможно, актриса из меня неубедительная, но десять тысяч вполне разумная плата за его молчание. И раз отец сегодня утром по телефону не спросил, кого я вчера тащила к себе домой, значит, он все еще не в курсе. Осталось только поговорить с новым гостем.

Вываливаю взбитые яйца на сковороду, и кухня наполняется ароматом жареных помидор и омлета. Сказать по правде — это единственное блюдо, которое я умею готовить. Обычно ко мне по утрам заскакивает Наталья Николаевна: она закупает продукты и готовит, но сегодня я позвонила и отменила ее визит, сообщив, что справлюсь сама. А значит, придется учиться готовить.

— Слушай, Рустам, я…

Черные глаза впиваются в мое лицо и, мне кажется, в них мелькает растерянность. Черные брови моего гостя сходятся на переносице, и он чуть склоняет голову.

— Моему отцу не понравится присутствие в моей квартире мужчины, поэтому, пожалуйста, постарайся никому не говорить, где ты сейчас, ладно?

— Почему ты называешь меня Рустам? — вдруг выпаливает, и я непонимающе моргаю, он что, не слышал о чем я просила?

— В твоей куртке был пропуск в стрелковый клуб. Там были твои имя и фамилия. А что? — спрашиваю, ведя плечом. Он не представился мне, может поэтому удивлен, откуда я знаю как его зовут? — Ну так, что, ты не станешь никому говорить…?

— Чего ты так боишься, Ангел? Испортить репутацию? — уголок его губ дергается в насмешке, и я стискиваю кулаки, машинально шагая к гостю.

— У меня есть жених, поэтому лишние слухи ни к чему, — все еще вижу эту его самодовольную улыбочку, ощущение такое, словно он насмехается над моей просьбой, и это не на шутку злит. — Я не хочу, чтобы до моего жениха дошли слухи, что я жила с другим мужчиной до свадьбы.

— С другим мужчиной? — он поднимается, и я слишком поздно осознаю, что подошла слишком близко. Один его шаг в мою сторону, и я уже зажата между столешницей и его мощной фигурой. — Ты серьезно ни о чем не догадываешься, Ангел?

Тянется к моей щеке, и я отшатываюсь, не позволяя коснуться кожи. Взгляд против воли падает на его сбитые костяшки, но слишком поздно. Он охает, когда я упираюсь рукой в его живот, пытаясь оттолкнуть, и нечаянно касаюсь пореза сквозь ткань.

— Прости… — потрясенно застываю, убирая руку и приподнимаю край футболки, замечая что рана кровит, и повязка пропитана насквозь. — Прости, я сейчас все исправлю.

Выныриваю из под его руки и бегу в спальню, где оставила аптечку. Возвращаюсь в кухню, и вижу что мой гость уже сидит на стуле. Его челюсти плотно сжаты, а лицо белее мела. Приподнимаю футболку и опускаюсь на колени у стула. Аккуратно поддеваю край бинта и срезаю повязку.

— Рану надо промыть, — поднимаюсь, хватая чистое полотенце и намочив его в раковине возвращаюсь к гостю. — Тебе нельзя ходить, рана снова разошлась, — аккуратно смываю кровь, мысленно ругая себя за неосмотрительность. Чувствую запах яичницы, и вскакиваю с места, с опозданием осознав, что все сожгла. Снова! Выключаю конфорку и удрученно вздыхаю, поворачиваясь к пациенту. — Может, закажем пиццу?

Рустам ухмыляется, а потом морщится, словно любое движение причиняет боль, но его голос звучит ровно, с легким налетом приказного тона.

— Подлатай меня, Ангел, а потом я приготовлю нам поесть.