Определило ли исход войны военное искусство? Этот вопрос я ставлю в главе 10. В некотором смысле затянувшееся противостояние на Западном фронте и неубедительные результаты “стратегии непрямого воздействия” на других театрах войны явились неизбежным следствием развития военной техники. Однако стратегия, более или менее неизбежно избранная в отсутствие явных успехов (направленная на причинение противнику максимальных потерь), оказалась ошибочной. Военачальники с обеих сторон, оценив ситуацию на Западном фронте, сделали одинаковый вывод: нужно устранить больше солдат противника, чем потерять собственных. Таким образом, определить ценность жертвы можно исключительно с военной точки зрения. Подсчитав “нетто-потери”, то есть число собственных погибших солдат минус число убитых солдат противника, на основании помесячных и других сводок, мы можем оценить боеспособность. Фактически полезность смерти одного солдата можно рассчитать как число солдат противника, которое он условно сумел вывести из строя (прямо или опосредованно), прежде чем погиб сам. Оценка боевой эффективности таким образом – жуткое дело (возможно, некоторые читатели даже сочтут мой подход дурным тоном). Но так мыслили военачальники и политики того времени. Рассматривая произошедшее с этой стороны, становится ясно, что перевес был на стороне Центральных держав. Но тогда непонятно, почему войну проиграли они. Одно из объяснений (глава 11) предполагает учет двух критериев: экономической эффективности и боеспособности. То есть, возможно, значение имеет не только то, сколько солдат противника каждая сторона смогла вывести из строя, но и какой ценой ей это удалось. Это, однако, лишь запутывает дело, поскольку в этом Центральные державы преуспели еще больше.

Чтобы ответить на вопрос, почему немцы проиграли, не следует ограничиваться подсчетом количества погибших на доллар. Нужно учитывать и жертву, принесенную солдатами, которые не погибли, а были ранены или попали в плен. Последним я уделяю особенно много внимания. Плен представлялся им самим участью более предпочтительной, нежели гибель или увечье, но с точки зрения военачальника, пленный представлял собой потерю бóльшую, нежели солдат погибший. Оставшись в живых, он мог стать для неприятеля источником разведывательных данных или дешевого труда. Поэтому, оценивая урон в живой силе, нанесенный друг другу противниками, я придаю большее значение пленным, нежели раненым: значительная доля последних вскоре возвращалась в строй. Здесь, в свою очередь, возникают вопросы о мотивах солдат. Если окопная жизнь была настолько жуткой, как ее описывает антивоенная литература, то почему они продолжали сражаться? Почему большинство их не стало дезертирами, не подняло мятеж и не сдалось в плен? Ответы на эти вопросы мы ищем в главах 12–13.

Наконец, анализ войны был бы неполным без разбора ее итогов. Многие в двадцатых годах были в действительности разочарованы ее итогами. Не явился ли Версальский договор (не говоря уже о других соглашениях, подписанных под Парижем побежденной стороной) каплей яда, отравившего послевоенную жизнь? Об этом идет речь в главе 14.

Читатель, несомненно, заметит, что я, отвечая на поставленные вопросы, нередко представляю, как повернулась бы ситуация, сложись обстоятельства иначе. Действительно, здесь я рассматриваю множество альтернативных сценариев. Что, например, если Англия после 1905 года не пошла бы на уступки Франции и России в колониальных вопросах, а позднее и в Европе? Что, если Германия, увеличив оборонный потенциал, сумела бы к 1914 году обеспечить себе большую безопасность? Или – что, если Англия в августе 1914 года не вступила бы в войну (этот вариант предпочло бы большинство членов правительства)? Что, если французская армия не смогла бы остановить немцев на Марне (это было вполне вероятно, учитывая понесенные ею к тому времени тяжелейшие потери)? Что, если Англия бросила бы весь свой экспедиционный корпус против Турции и Дарданелльская операция прошла бы с большим успехом? Что, если бы русские действовали благоразумно и заключили с немцами сепаратный мир? Что, если бы в 1917 году мятежи вспыхнули не только во французской, но и в английской армии? Что, если немцы не прибегли бы к неограниченной подводной войне или не поставили бы в 1918 году все на карту – на наступление Людендорфа? И что, если бы условия мирного договора, навязанного в 1919 году Германии, оказались жестче (или, напротив, мягче)? Я указывал, что гипотетические контрдопущения полезны в двух отношениях. Они помогают, во-первых, восстановить образ мыслей лидеров прошлого, которым будущее представлялось не более чем спектром возможностей, а во-вторых, понять, предпочли ли они оптимальный вариант 134. Забегая вперед, могу сказать, что в целом я так не считаю.

Часто указывается, что причины Первой мировой войны коренятся в культуре, точнее – культуре милитаризма, которая якобы подготовила людей к мысли о войне. Кое-кто определенно предвидел приближение беды – но вряд ли многие.

Если к Первой мировой войне привели автоматически сбывающиеся пророчества, то одним из первых ее пророков стал Хидон Хилл. Его роман “Шпионы с острова Уайт” (1899) повествует о кознях немецких агентов против Великобритании 1. Эта книга вызвала целую лавину беллетристики с предсказаниями будущей англо-германской войны. “Новый Трафальгар” (1902) А. Ч. Кертиса стал одним из первых романов, изображавших молниеносную операцию германского флота против Британских островов в отсутствие в Ла-Манше эскадры Королевского ВМФ. (К счастью, положение спас оказавшийся в распоряжении английских моряков новейший линкор 2.) Чарльз Каррузерс и Артур Дэвис, персонажи знаменитой истории Эрскина Чайлдерса “Загадка песков” (1903), случайно обнаруживают германские приготовления. Зловещий план предполагает, что[13]

Столкнувшемуся с подобной неприятностью школьнику Джеку Монморанси, герою книги “Мальчик-дежурный” (1903) Л. Джеймса, приходится оставить пост и надеть свой кадетский мундир, чтобы сразиться с немцами 4. Вероятно, самое известное описание воображаемого германского нашествия принадлежит перу Уильяма Ле Ке. В своем бестселлере “Вторжение 1910 года” (напечатанном в 1906 году в газете Daily Mail) он изобразил успешное вторжение на Британские острова 40-тысячной немецкой армии, сопровождавшееся ужасами вроде “битвы при Ройстоне” и “бомбардировки Лондона” 5. Автор “Когда орел устремляется к морю” (1907), почти не изменив сюжет, довел численность неприятельского десанта до 60 тысяч. Оба произведения заканчиваются (к облегчению английского читателя) разгромом агрессора 6. В “Смертельной ловушке” (1907) Р. У. Коула после высадки на Британских островах кайзеровского десанта 7 на помощь англичанам приходят японцы. Но лишь в “Послании” (1907) А. Дж. Доусона англичане терпят поражение (за которым следует оккупация, выплата репараций и утрата некоторых колоний).