Лиза и Катя препирались: Корчагина настаивала на том, что она никогда не злословит, после чего залпом опрокинула бокал и стала рассказывать, как ей замечательно живется в Лондоне, а также в Париже, и в каждом из этих городов у нее есть своя квартира, но она все равно частенько бывает на родине. Англичане ксенофобы и снобы, но в общем довольно милые люди, французы еще милее, но большие язвы, и с ними надо держать ухо востро. И вообще, никто так не понимает русского человека, как другой русский. Виктория равнодушно слушала ее щебет, оглядываясь на красного, оживленного Сергея, на Веру, которая смеялась и говорила уже вдвое громче, чем в начале вечера, на Веронику, которая бледно улыбалась, и на стройный силуэт возле нее. Кто-то пребольно ткнул Викторию пальцем в локоть, и она, поморщившись, отстранилась.

– Смотри-и! – пропела Катя, выставив указательный палец и делая большие глаза. – Я тебя предупредила насчет гонщика! Я же вижу, ты все время на него смотришь! Не стоит, Виктория, честное слово, не стоит!

«Ах ты стерва!» – подумала про себя утонченная писательница, сохраняя, однако, на лице милую улыбку. Но ей было неприятно, что Катя заметила направление ее взгляда и сразу же поняла, что она смотрит вовсе не на Веронику, а на Никиту.

В общем и целом вечер оправдал ее ожидания: и французская певица наконец вышла на сцену вместе со своими музыкантами и начала петь. Но никого в зале не волновало, что поет она вживую, и ни один человек, кроме Виктории, не понимал, какие слова срываются с ее губ.

– Лиза! – крикнул Сергей, которому уже было море по колено. – Прочитай стихи!

Лиза порозовела, но отнекиваться не стала, а поднялась с места и извлекла откуда-то несколько мятых листков. Певица умолкла. Своим тоненьким, детским голосом поэтесса прочитала несколько стихотворений, и Виктория сразу же испытала безнадежное, тоскливое ощущение, которое охватывало ее всякий раз, когда она сталкивалась с чем-то крайне посредственным в области литературы или искусства. В школе Лизины стихи были ученически старательными, хотя в них и мелькало подобие живой мысли. Однако с тех пор она не продвинулась ни на шаг; у Виктории даже возникло чувство, что это были чуть ли не те же самые стихи, что и много лет назад. Как голос поэтессы остался детским, так и ее стихи остались детскими. Лиза подняла глаза от бумажки, увидела лицо Виктории и, должно быть, все поняла.

– Я что-то не просек, – жалобно сказал Сергею сосед по столу Владлен, начальник службы безопасности в его корпорации. – Что это за стихи? Где сиськи, я вас спрашиваю? Что за стихи без сисек?

Вера визгливо засмеялась, и даже Вероника снизошла до улыбки. Лиза покраснела, и в это мгновение Виктория остро пожалела, что поддалась-таки на уговоры гонщика и не осталась дома.

Что, в конце концов, связывает ее со всеми этими людьми?..

– А вот эти стихи, – заторопилась поэтесса, – я написала совсем недавно. Послушайте…

Я долго шел по лабиринту

Неверной памяти моей,

Припоминая все обиды

И боль давно минувших дней.

Из мрака выступали маски,

Таинственные письмена,

Рука в немом порыве ласки,

Пятно пролитого вина.

Бежали страхи чередою

За плачущим поводырем,

Как брейгелевские изгои,

Давно забывшие свой дом.

Два незнакомых человека…

Это уже было гораздо лучше, но тут кто-то с грохотом уронил тарелку, которая разбилась, кто-то другой не преминул сделать недовольное замечание, примчались официанты, убрали остатки тарелки и вытерли пол. Поэзии, какого бы качества она ни была, уже не осталось места в этом мире, и Сергей предложил очередной тост. «За женщин, которых мы любим», – прочувствованным голосом молвил он. Настолько прочувствованным, что даже прямоугольный, как шкаф, Владлен вздохнул и кивнул.

– Мне показалось или он посмотрел на тебя, когда произносил этот тост? – вполголоса поинтересовался Коля у Виктории.

– Показалось, – отрезала та. – Лиза, с тобой все в порядке?

Поэтесса опустила глаза. Рядом с ней Павел, таки дорвавшийся до заветной бутылки, уже приканчивал ее.

– Ничего, Виктория, – сказала Лиза, выдавив из себя улыбку. – Бывало и похуже.

У нее было лицо человека, заранее смирившегося со всеми неудачами и уверенного в том, что ни одна из них никогда не обернется удачей. Лиза не смотрела на Викторию, и писательнице казалось, что она знает почему. «Ну разумеется… Я для нее представитель отвратительного племени лжеписателей, которые заполнили все полки книжных магазинов и имеют наглость сочинять развлекательные истории, в то время как Настоящая Литература и Высокая Поэзия никому не нужны. Только все это бесполезно. Каковы читатели, таковы и писатели. У Пушкина были читатели, достойные его уровня, а сегодня ему пришлось бы сочинять эстрадные песенки или спиться». Возле нее Коля шумно перевел дух, поглощая дорогой паштет. Журналист ел, чавкая и давясь, словно дома у него было двое больных детей и его только что выгнали с работы, и поэтому он стремился насытиться на неделю вперед. «И еще у него есть какая-то жена… – с неожиданным приступом омерзения подумала Виктория. – Как с таким типом вообще можно жить?»

Ее внезапно стало раздражать все. И этот несуразный вечер, и посторонние люди, которые оказались тут невесть зачем, и бывшие одноклассники, и Сергей, и Вера, и Лиза, и Вероника, и она сама. Все они постарели, помудрели, поблекли, и когда те, кто чего-то добился, выставляют напоказ свое преуспевание, это скучно, точно так же, как неудачи, которыми бравируют те, кого успех обошел стороной. Хотя все, в сущности, относительно, и Виктория была достаточно проницательна, чтобы заметить, что Катя считает ее саму – по отношению к себе – неудачницей, потому что у нее, Виктории, нет квартиры в Париже и она не выходила замуж три раза. Да и Вероника, наверное, уже успела сравнить ее и свои гонорары и тихо упивается собственным превосходством. Сергей, к примеру, среди них наиболее везучий, но вот если завтра он погибнет в автокатастрофе, то выяснится, что больше повезло все-таки Славе Хабарову, у которого нет работы и на руках больной ребенок. Потому что лучше быть живым бомжом, чем мертвым миллионером. Виктория услышала звуки музыки и оглянулась.

– Танцы, танцы! – закричала Катя, хлопая в ладоши.

Виктория представила, как эта публика будет отплясывать и вообще передвигаться после такого ужина, и ее мизантропия утонула в черном юморе. Однако оказалось, что она недооценила упорство своих знакомых. Ее саму почти сразу же пригласили на танец.

Она танцевала с Сергеем, потом с Никитой, потом с Геной, потом с похожим на шкаф Владленом, который, судя по всему, решил подстраховаться и на всякий случай понравиться бывшей зазнобе хозяина. Танцевать Владлен не умел и чуть не отдавил Виктории ноги. Затем ее пригласил Коля, но она представила, как будет выглядеть со своим кавалером, доходящим ей разве что до плеча, и отказалась. Журналист не стал настаивать и тотчас же увлек танцевать Катю, обхватив ее за талию. Та жмурилась и повизгивала от удовольствия.