Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это не тебе делать, мой мальчик. Ты не можешь сам выбрать себе padrino – так же, как и отца. Нет подходящего слова, которым можно назвать меня по отношению к тебе – и нет слова, чтобы назвать тебя по отношению ко мне. Но, если хочешь, можешь звать меня Дядей. Когда люди спрашивают, кто он тебе? – можешь сказать: Он мой дядя. Он мой дядя и меня любит. А я буду говорить: Это мой мальчик.
– А та дама будет мне мамой?
– Ана? Нет. Ей неинтересно быть мамой.
– Ты на ней женишься?
– Конечно, нет. Я здесь не жену ищу, а помогаю тебе найти твою маму, настоящую маму.
Он старается говорить ровно, легким тоном, но правда в том, что девушка вывела его из себя.
– Ты на нее сердился, – говорит мальчик. – Почему ты сердился?
Он замирает, берет мальчика на руки, целует в лоб.
– Прости, что я сердился. Я сердился не на тебя.
– Но ты сердился на даму, а она сердилась на тебя.
– Я сердился на нее, потому что она плохо с нами обращается, и я не понимаю почему. Мы с ней повздорили, крепко повздорили. Но теперь все. И то было не важно.
– Она сказала, что ты хотел в нее что-то запихнуть. – Он молчит. – В каком смысле? Ты правда хочешь что-то в нее запихнуть?
– Это так говорится. Она имела в виду, что я хочу навязать ей свои мысли. И она права. Нельзя навязывать свои мысли другим.
– Я навязываю тебе свои мысли?
– Нет, конечно. А теперь давай найдем какой-нибудь еды.
Они прочесывают улицы к востоку от парковой зоны, ищут хоть какое-нибудь место, где поесть. Это район скромных вилл, там и сям – невысокие многоквартирные дома. Они набредают на единственный в округе магазин. Вывеска гласит: «NARANJAS» – большими буквами. Уличные ставни закрыты, и ему не видно, действительно ли внутри продают апельсины или Наранхас – просто фамилия.
Он останавливает прохожего, пожилого мужчину, выгуливающего собаку на поводке.
– Простите, – говорит он, – мы с мальчиком ищем кафе или ресторан, где можно поесть, или хотя бы продуктовый магазин.
– В воскресенье вечером? – говорит мужчина. Собака обнюхивает ботинки мальчика, потом промежность. – Я не знаю, что посоветовать, – если только вы не готовы ехать в город.
– Туда есть автобус?
– Номер 42, но он по воскресеньям не ходит.
– То есть мы, на самом деле, не можем поехать в город. И в округе негде поесть. И все магазины закрыты. Что бы вы нам в таком случае посоветовали?
Лицо у мужчины суровеет. Он дергает собаку за поводок.
– Пошли, Бруно, – говорит он.
Он отправляется обратно к Центру в скверном настроении. Двигаются они медленно, поскольку мальчик мешкает и скачет, стараясь не наступать на трещины в мостовой.
– Пойдем скорее, – говорит он раздраженно. – В другой день поиграешь.
– Нет. Я не хочу провалиться в трещину.
– Чепуха. Как такой большой мальчик может провалиться в такую маленькую трещину?
– Не в эту. В другую трещину.
– В которую? Покажи мне ее.
– Я не знаю! Я не знаю, в какую. Никто не знает.
– Никто не знает, потому что никто не может провалиться в трещину в мостовой. Давай быстрее.
– Я могу! Ты можешь! Любой может! Ты не понимаешь!
Назавтра во время дневного перерыва он отводит Альваро в сторону.
– Прости, что я с личным делом, – говорит он, – но я все больше тревожусь за здоровье мальца, особенно за его питание, которое, как ты видишь, состоит из хлеба, хлеба и еще раз хлеба.
И, конечно, они оба видят, как мальчик, сидя среди грузчиков с подветренной стороны сарая, уныло жует половину буханки, смоченную водой.
– Мне кажется, – продолжает он, – что растущему ребенку нужно большее разнообразие, больше питательности. На одном хлебе не жизнь. Это не универсальная еда. Ты не знаешь, где можно купить мяса, не катаясь в центр города?
Альваро чешет голову.
– Тут в округе, у порта, негде. Есть люди, я слыхал, которые ловят крыс. В крысах недостатка нет. Но для этого нужна ловушка, а я вот так с ходу не скажу, где можно добыть годную крысиную ловушку. Похоже, тебе придется ее сделать самому. Можно из проволоки, с каким-нибудь спускным механизмом.
– Крысы?
– Да. Разве не видал их? Где есть корабли, там есть и крысы.
– Но кто же ест крыс? Ты ешь?
– Нет, даже и не мечтаю. Но ты спросил, где взять мясо, а это все, что я могу предложить.
Он долго смотрит Альваро в глаза. Не находит в них шутки. Или же, если это шутка, она очень глубоко.
После работы они с мальчиком отправляются прямиком к загадочному Наранхасу. Они приходят, как раз когда хозяин собирается опустить ставню. «Наранхас» – и впрямь магазин, как выясняется, и там действительно продаются апельсины, а также другие фрукты и овощи. Пока хозяин нетерпеливо ждет их, он набирает столько, сколько могут унести: небольшой пакет апельсинов, полдесятка яблок, морковь и огурцы.
Вернувшись в комнату в Центре, он режет мальчику яблоко, чистит апельсин. Пока мальчик ест, он режет морковь и огурец на тонкие кружочки и выкладывает их на тарелку.
– Вот! – говорит он.
Мальчик с подозрением тыкает в огурец, нюхает его.
– Мне не нравится, – говорит он. – Это воняет.
– Чепуха. Огурец ничем не пахнет вообще. Зеленое – это кожура. Попробуй. Тебе полезно. Вырастешь от этого. – Он съедает половинку огурца, целую морковь и апельсин.
На следующее утро он вновь навещает «Наранхас» и покупает еще фруктов – бананов, груш, абрикосов, приносит их в комнату. Теперь у них порядочный запас.
Он опаздывает на работу, но Альваро ничего не говорит.
Несмотря на желанные добавки к питанию, ощущение телесного истощения их не покидает. Ежедневно поднимая и перетаскивая тяжести, он не укрепляет свои силы, а опустошается. Он начинает себя чувствовать почти бесплотным духом, боится потерять сознание на глазах у товарищей и опозориться.
Он вновь заговаривает с Альваро.
– Мне нездоровится, – говорит он. – Уже сколько-то времени. Не посоветуешь ли врача?
– На Седьмом причале есть медпункт, он открыт по вечерам. Иди туда сейчас же. Скажешь, что здесь работаешь, тогда не придется платить.
Он следует указателям на Седьмой причал и там и впрямь обнаруживает медпункт с простым названием «Clínica». Дверь открыта, за стойкой никого. Он жмет на звонок, но тот не работает.
– Эй! – кричит он. – Кто-нибудь есть?