— Малага! — крикнула консьержка, бегом помчавшись в мансарду, — вас какой-то красивый господин спрашивает! Он сейчас разговаривает с Шапюзо, а тот его нарочно задерживает, чтобы дать мне время вас предупредить.

— Спасибо, мадам Шапюзо; но что он обо мне подумает, я как раз глажу платья!

— Тоже мне, да кто влюблен, тому все в его предмете нравится.

— Это англичанин? Они любят лошадей.

— Нет, мне сдается, что он испанец.

— Тем хуже! Говорят, что испанцы народ безденежный… Побудьте со мной, мадам Шапюзо, а то еще подумает, что до меня никому дела нет…

— Кого вам, господин, угодно? — обратилась консьержка к Тадеушу, открывая дверь.

— Мадемуазель Тюрке.

— Дочка, — позвала консьержка, напыжась, — тут вас господин требует.

Капитан задел головой за веревку, на которой сушилось белье, и уронил шляпу.

— Что вам угодно, сударь? — спросила Малага, подбирая его шляпу.

— Я видел вас, мадемуазель, в цирке, вы напомни ли мне покойную дочь, и в память моей Элоизы, на которую вы поразительно похожи, я хочу сделать что-нибудь для вас, конечно, если вы не возражаете.

— Ну как можно! Да вы, ваше превосходительство, присели бы! — всполошилась мадам Шапюзо. — Где еще сыщется такой добрый кавалер!

— Я не кавалер, голубушка, — возразил Паз. — Я несчастный отец и хочу обмануть свое сердце таким неожиданным сходством.

— Значит, я буду вам вместо дочери? — весьма тонко заметила Малага, даже не подозревая, сколько правды в этом предположении.

— Да, — сказал Тадеуш. — Я буду изредка навещать вас и, чтобы иллюзия была полной, найму вам прекрасную квартиру с хорошей обстановкой.

— У меня будет обстановка? — спросила Малага, поглядев на консьержку.

— И прислуга и все, что нужно, — продолжал Паз. Малага исподтишка поглядела на незнакомца.

— Кто вы по национальности, сударь?

— Я поляк.

— В таком случае я согласна, — сказала она. Капитан ушел, пообещав вернуться.

— Ну и дела! — воскликнула Маргарита Тюрке, поглядев на мадам Шапюзо. — Знать бы, что у него на уме, чего ради он меня задобрить хочет? Ладно, рискну.

Через месяц после этого странного свидания хорошенькая наездница переехала в квартиру, прекрасно обставленную тем же декоратором, что работал на графа Адама, — ведь в намерения Паза входило, чтобы его безумная страсть обсуждалась в особняке Лагинских. Малаге, которой то, что произошло, казалось сказкой из «Тысячи и одной ночи», прислуживали супруги Шапюзо, исполнявшие одновременно роль наперсников. И чета Шапюзо и Маргарита Тюрке ждали, чем все это кончится; но прошло три месяца, и ни Малага, ни мадам Шапюзо не нашли разгадки странной причуде польского графа. Паз приходил раз в неделю и проводил часок в гостиной, так ни разу не заглянув ни в будуар, ни в спальню Маргариты, хотя его всячески туда заманивали и наездница и супруги Шапюзо. Граф расспрашивал о всякой ерунде, заполнявшей жизнь акробатки, и, уходя, каждый раз оставлял на камине две сорокафранковые монеты.

— У него очень скучающий вид, — вздыхала мадам Шапюзо.

— Да, этот человек холоден, как лед, — соглашалась Малага.

— Что там ни говори, а он очень добрый, — замечал Шапюзо, радуясь на свою ливрею синего эльбефовского сукна, в которой он походил на служителя при канцелярии министра.

Периодические подарки Паза составляли ежемесячный доход в триста двадцать франков. Эта прибавка к скудному заработку Маргариты Тюрке в цирке давала ей возможность вести жизнь роскошную по сравнению с ее прежним нищенским существованием. Между артистами цирка ходили странные рассказы о счастье, выпавшем на долю Малаги. Те шесть тысяч, которые бережливый капитан платил за ее квартиру, превратились в ее хвастливых рассказах в шестьдесят тысяч. Если послушать клоунов и фигурантов, Малага ела на серебре. К тому же в цирк она являлась в прелестных салопах, в турецких шалях, в очаровательных шарфах. Словом, поляк был идеалом мужчины: не придира, не ревнивец, ничем не стесняет ее свободы.

— Везет же некоторым женщинам! — сетовала соперница Малаги. — Даром, что треть сбора по крайней мере делаю я, а вот не привалит же мне такое счастье!

Малага носила хорошенькие шляпки, иногда фигуряла (прекрасное выражение из словаря девиц) на прогулках в Булонском лесу, где на нее начала обращать внимание золотая молодежь. Наконец о ней заговорили в мире женщин с сомнительной репутацией, где стали распускать всякие сплетни насчет ее неожиданного счастья. Рассказывали, что она сомнамбула, а поляк — магнетизер, ищущий философский камень. Кое-какие гораздо более злостные предположения задели Малагу за живое и разожгли в ней любопытство не менее сильное, чем у Психеи; со слезами на глазах пересказала она все эти сплетни Пазу.

— Когда я зла на женщину, я не клевещу на нее, не рассказываю, что ее магнетизирую, чтобы найти в ней камни; я говорю, что она кособокая, и доказываю это. Зачем вы так осрамили меня? — сказала она в заключение.

Паз хранил жестокое молчание. Мадам Шапюзо в конце концов разузнала фамилию и титул Тадеуша; затея она получила в особняке Лагинских и более точные сведения: Паз — холостяк, никто не слышал, чтобы у него умерла дочь ни в Польше, ни во Франции. Теперь на Малагу напал страх. — Деточка, — сказала тетка Шапюзо, — этот изверг… Человек, который довольствуется тем, что с притворной улыбкой — исподтишка, не говоря ни слова, спокойно смотрит на такую красавицу, как Малага, в глазах супругов Шапюзо был, конечно, извергом.

— …этот изверг приучает вас к себе, чтобы склонить либо к беззаконию, либо к преступлению. Еще попадете, боже упаси, на скамью подсудимых или засадят вас — выговорить и то страшно — в исправительную тюрьму да в газетах еще пропечатают… Знаете, что бы я на вашем месте сделала? Я бы на вашем месте для верности предупредила полицию.

Малаге лезли в голову самые невероятные мысли, и вот однажды, когда Паз, как обычно, положил на камин несколько золотых монет, она взяла деньги и швырнула их на пол со словами:

— Мне ворованных денег не надобно!

Капитан отдал деньги супругам Шапюзо, ушел и больше не вернулся. Клемантина проводила как раз лето в бургундском поместье дяди, маркиза де Ронкероля. Отсутствие Тадеуша, которого актеры привыкли видеть в цирке, вызвало много толков среди труппы. Благородное поведение Малаги одни считали глупостью, другие хитростью. Даже самым дошлым женщинам поведение поляка представлялось необъяснимым. За неделю он получил тридцать семь писем от женщин легкого поведения. К счастью для Тадеуша, его непонятное воздержание не возбудило любопытства бомонда и обсуждалось на все лады только в полусвете.

Два месяца спустя красотка-наездница, залезшая по уши в долги, отправила графу Пазу следующее письмо, которое денди в свое время возвели в шедевр эпистолярного стиля.

«Пожалейте меня, мой друг, если только я смею вас так называть после того, что произошло и что вы так превратно поняли! Я отказываюсь от моих слов, показавшихся вам тогда оскорбительными. Приходите по-прежнему, если уж мне выпало счастье доставлять вам удовольствие своим обществом. Вернитесь, не то я впаду в отчаяние. Я уже нуждаюсь, вы и представить себе не можете, сколько всяких неприятностей влечет за собой нищета. Вчера я за весь день только и съела, что селедку в два су да хлебец в одно су. Неужели такой завтрак пристал для вашей возлюбленной? Супруги Шапюзо, казавшиеся столь преданными, покинули меня! Ваше отсутствие помогло мне узнать цену людской привязанности… Собака не покидает хозяина, кормившего ее, а Шапюзо ушли от меня. Судебный исполнитель не внял моим мольбам и описал все за долги домовладельцу, у которого нет сердца, и ювелиру, который не согласился подождать и десять дней; потеряв ваше доверие, я потеряла и кредит. Какое ужасное положение для женщины, которой не в чем себя упрекнуть, разве только в том, что она любит веселье! Друг мой, я снесла в ссудную казну все мало-мальски ценное. У меня не осталось ничего, кроме памяти о вас, а уже наступает холодная пора. Зимой у меня не бывает „разовых“, потому что в театрах на бульваре ставят только пантомимы, где я почти не занята, разве только на выходах, а какое же это положение для женщины? Как могли вы не понять благородства моих побуждений? Ведь только одним способом можем мы выразить свою благодарность. Казалось, вас так радует мое благоденствие, как же можете вы покинуть меня в нужде? Вы мой единственный друг на земле, простите меня за то, что раньше чем опять зарабатывать себе на хлеб, странствуя по ярмаркам с цирком Бутор, я захотела узнать, навсегда ли я вас потеряла. Если случится, что я подумаю о вас в ту минуту, когда прыгаю в обруч, я могу сломать ногу, потому что собьюсь с ритма! При всем том остаюсь,