Но слуги и так проснулись от трагического шороха. Они заметались по хавели: растапливали чуллу, нагревали воду для купания, готовили постели. Неразбериха и путаница поднялась в доме, как пыль от старого половика. В ту ночь никто в семье не спал, и до детей не было дела. Река измученных текла мимо окон до утра. Тьма нестерпимо пахла ржавчиной.

Маленький Тарик глядел опьянелыми глазами. Он свернулся у ног Пападжи, а Даниика играла его кудрявыми волосами. Они плыли на черепашьем панцире по мутной реке и уже сильно любили друг друга.

Гаури кузен не понравился из-за ужасного запаха. Дети, которых она знала, пахли молоком козы, птицами и пылью. Новый братец пах вековой скорбью.

Поезда из Лахора

– У нас была дочь, а теперь ее нет, – сказала невестка Мамаджи, мать Тарика, которую все увидели в первый раз.

Сын Мамаджи встретил эту женщину в Лахоре и попросил разрешения на брак по почте. Фотокарточки у него не было, но он написал: «Вы бы одобрили, мама. Я выбрал ее, потому что только она похожа на вас в этом городе». Мамаджи сказала тогда: «У одного родился деготь, у другого умерла жена, третий умер сам, оставив вдову, и вот очередной неудачный брак». Однако возражать не стала, потому что не думала, что будет жить с невесткой под одной крышей, а редкие встречи они бы обе пережили.

Теперь невестка сидела посреди комнаты, как королева, говорила, выставляя слово за словом, как серебряные приборы, и все слушали не шевелясь:

– У нас было ружье. Отец когда-то научил меня стрелять, потому наш сын жив. У нас был квартал, но его больше нет. Кто-то пометил дома индусов знаком. Мы лежали на крыше много дней, наши рты потрескались от жажды. Еще тридцать человек прятались там, как преступники. Тайник нашли, мы впятером и еще трое слезли с крыши по приставной лестнице, пока мусульмане поднимались. Остальных облили бензином и сожгли. Мы пробирались на станцию, прятались, когда могли. Когда прятаться было негде, я стреляла из ружья в людей. Некоторых из них мы знали по прежнему Лахору, которого теперь нет. Вместе с тем городом исчезли и мы сами. Мы сами стали ничем, но шли к вокзалу. Вдоль дорог насиловали девушек, их ноги торчали вдоль обочины. У нас было ружье, но возле станции оно перестало стрелять.

Женщины замедлили дыхание, чтобы не перебить нелепым вздохом невестку из Лахора.

– Какие-то безродные псы потребовали деньги, чтоб пустить нас на станцию, – продолжала она. – Ваш сын отдал им кошелек, я сняла все украшения. Они сказали: «Этого слишком мало!» – и увели няню с нашей девочкой, а мы ушли на поезд, иначе они убили бы и сына. Как я должна теперь жить?

Она рассказывала неторопливо, отдыхала после каждого слова, будто ночь не имеет конца. Никто так и не заставил детей спать. Бабу Кунвар слушал сосредоточенно, не отрывая глаз от лица новой тетушки. Братец Гаури катался по полу и принимал немыслимые положения. Мать боялась сделать ему замечания – слишком властные правительницы собрались в комнате.

– Поезд уже тронулся. Мы взобрались на крышу, хотя раньше ездили только первым классом. – Невестка из Лахора вдруг засмеялась мелодично, как школьница, и дети завозились на полу.

– Мы ехали на крыше, это спасло нас, потому что ночью на поезд напали. А мы сразу увидели, как они бегут, и опять слезли на ходу. Едва не переломали ноги. Когда мы дошли до станции, там сказали, что в вагонах не осталось живых. Утром наш поезд приехал, а вагоны полны тел. От звона мух не слышно, как объявляют на вокзале. Не думаю, что они защищали веру. Никто не защищал, грабили сначала, а потом стали убивать. Надо было уезжать раньше, но мы не знали, не хотели терять его работу, – она кивнула на мужа, очень похожего на Пападжи, широкого, с квадратным лицом, фиолетовыми веками, чуть прикрытыми, как в медитации.

– Никто не знал, что будет, ходили слухи. Кто думал, что люди, которые жили за стеной, начнут убивать нас? Говорят, и те, кто успел уехать с вещами, потеряли добро. Носильщики помечали вагоны, где везли дорогие вещи, золото, шелк. А мы только и успели, что взять фляжку воды и немного золота. Правда, он взял альбом с фотокарточками и книги, – она кивнула на мужа. – Конечно, мы оставили их на той крыше. Так и так все стали нищими.

– В этом доме не будет нищих, – сказала Мамаджи строго. Невестка посмотрела на нее недоверчиво и холодно. Гаури показалось, что в кухне утекают вместе с водой в сток куски мяса.

– Потом мы много дней пробирались пешком. Пить было нечего, ручьи залило кровью. Трава покраснела, корни деревьев алкали кровь. Укусишь плод – из него течет. Мы такое видели, что чудом не ослепли. В одной деревне мужчины убивали своих женщин, бросали их в колодец, чтобы честь деревни не досталась врагам. Они стреляли в своих же дочерей, потому что хотели их спасти. В разрушенной гурудваре лежала девушка с нехорошей надписью на теле. Женщин, мусульманок, гнали голых по улице. Это все происходило уже на нашей стороне. Озверели и те, и другие. Не верю, что мы добрались.

– Нужно много воды, чтобы смыть это, – сказала Мамаджи. – Это ангрезы, уходя, устроили кровавый пир. Я жалею, что стала старой. А твой отец – мудрый человек, раз научил тебя стрелять.

– Отца, может быть, теперь нет на этой земле. Они жили в другой стороне города, мы не смогли узнать, что там случилось.

С той ночи Мамаджи превознесла невестку из Лахора. Ей доставались лучшие ткани и куски за обедом, королевские украшения. Свекровь подарила ей свой сурмедани[23] из слоновой кости. Мамаджи опасалась силы невестки, знала, кому перейдет ее престол, но не хотела, чтоб это случилось при жизни.

Пакистан приехал

Чандни Чоук стал меняться с тех дней. Прежде улицы лежали просторно, много света гуляло в них. Разносчики катили по сонным кварталам свои тележки. По праздникам с крыш люди смотрели на парад: английские солдаты в красных мундирах играли на флейтах и барабанах.

У птичьей больницы стояли разноцветные киоски торговцев цветами, парикмахерские, названные в честь богов. За ними – студии, где можно было сделать торжественный снимок семьи или фотографию на паспорт. В доме предвещали Тарику быть владельцем такого ателье, а он стал корреспондентом.

В переулке у хавели мусульмане держали лавочки воздушных змеев, конфет, самодельных