возвращению вся Мифландия давным-давно окажется под водой. Нет ли у тебя кого-то ещё из добрых знакомых, скажем, среди летательных аппаратов — дружественный самолет, например, нам бы очень сейчас пригодился!

— Нет, нет, мой Попугайчик, моим старым друзьям самолетам не долететь, — она задумалась ещё, — Может быть, я подумаю… но может быть найдется пара порядочных… людей.

— Людей? — почти выкрикнули Попугай и Горностай одновременно.

— Ни в коем случае, Гортензия! — продолжил за них двоих Попугай, — Люди ничего не поймут, они только будут расспрашивать, звать журналистов, — Попугай вздрогнул, — снимать передачи… не дай Бог они найдут вход в Мифландию — от нее тогда навсегда останется одна только большая бессмысленная телепередача! Разве что дети — но и от них опасности почти не меньше. Все они теперь как-то слишком быстро превращаются во взрослых. Где мы сейчас найдем проверенных детей?

— Хмм… — мадам Гортензия задумалась опять, — Да, мон шер, знакомых порядочных детей у меня в окрестностях действительно кажется нет. То есть встречаются в общем неплохие дети, некоторые приходят поиграть на соседнюю площадку довольно-таки часто. Попадаются даже воспитанные, хотя последние годы все реже… Но, как-то мы не общаемся. Что же до взрослых — то ты, разумеется, прав, обычные взрослые нас не поймут. Но вот мои инженеры…

— Инженеры? — Попугай посмотрел на неё настороженно, — А это — настоящие инженеры?

Гортензия издала тихонькое «пфф-ф-ф-ф», что означало что-то вроде «спрашиваешь!» — Ну… мон шер… да, они — да. РЕ-А-ЛИС-ТИК. РО-МАН-ТИК. Настоящие. Тебе ведь нужны настоящие? Других бы я не стала рекомендовать, поверь, мон шер. Они починять мои механизмы: поршни, клапаны, шестеренки. Смазка-чистка-прочистка. Это им я гранд-мерси что на ходу — могу чух-чух-чух поехать в любой момент, и это — атонсьон — в моем возрасте! Компрене ву?

Уж кто-кто, а мадам Гортензия знала толк в настоящих инженерах… И действительно, это такие немножко особенные люди. Больше всего на свете они любят придумывать новые механизмы — но если точнее, такие механизмы, которые сделают возможным то, что раньше считалось невозможным, желательно — невозможным совершенно. Ну вот чтобы все на свете были уверены, что так никогда не получится, а вот оно бы все равно получилось. В этом смысле инженеры довольно-таки похожи на волшебников. Во всяком случае, если кто-то из неволшебных людей что-то и понимает в волшебстве, так это инженеры и есть.

А ещё они обожают копаться в старых механизмах — в общем по той же причине. Инженеру хочется, чтобы то, что было однажды придумано — работало. А если какой-нибудь механизм собран 100 лет назад, работал непонятно как, давно сломался и уже точно работать не должен — то нет большей радости для инженера все-таки разобраться, наладить, починить, и сделать так чтобы он снова завелся, запыхтел, зажужжал, затарахтел, и закрутился — и пошел себе поехал делать то, что ему было когда-то придумано. Потому-то они так любили мадам Гортензию, и иногда целыми часами возились с её механизмами, прочищая, смазывая, удаляя ржавчину, и вытачивая недостающие детали взамен совсем износившихся.

Да, пожалуй, с такими людьми можно было рискнуть посоветоваться и попросить небольшой помощи.

Глава 7. Инженеры

Сказано — сделано. Большую часть дня наши друзья провели в ближайших зарослях, чтобы не привлекать внимания прохожих. Думали — ломали голову что можно было бы сделать для спасения волшебной страны от наводнения, но так толком ничего и не придумали.

Ближе к вечеру людей на улицах стало поменьше. Начальники-руководители, которых у инженеров было препорядочно, а также всякие прочие офисные работники и бухгалтеры давно разошлись по домам. Но инженеры — Мадам Гортензия это знала точно — работают допоздна — все из-за того, что они ужасно увлекаются своей работой и никогда не могут вовремя уйти домой.

Наконец, дождавшись сумерек, мадам Гортензия издала негромкий низкий гудок — условный знак, о котором они договорились давным-давно. Этот гудок мог означать, вообще говоря, разные вещи, как например: «у меня барахлит правый клапан, пожалуйста проверьте», или: «хорошо бы завести двигатель, пора прокачать пары», или просто: «ребята, давно вас всех не видела, приходите пообщаться».

Седовласый инженер с хитрым добрым прищуром подмигнул остальным — троим ребятам помоложе:

— Мадам соскучилась, давно пора бы нам её навестить. — все заулыбались.

Попугай, Лётчик, Фенелла и Дульчибелла — тоже услышали условный сигнал, выбрались потихоньку из зарослей, и перебрались в кабину Паровозихи, спрятавшись за ее высокими дверцами, так что снаружи их было не видать.

Чуть погодя, подошли инженеры. Седовласый курил трубку, выточенную из можжевелового дерева, по обыкновению потихоньку улыбаясь в свои пышные усы. Он с теплотой провел ладонью по корпусу паровозихи.

Молодой, очень высокий, светловолосый инженер, с умным, чуть ироничным, но в сущности — детским, неиспорченным — взглядом — внимательно осматривал Мадам Гортензию — проверял — не появилось ли где за последние две недели новой ржавчины. Затем он подошел к большому боковому люку, открывающему доступ к старинным механизмам бывалого паровоза, достал большой кованый ключ, осторожно, без лишних усилий, повернул его на 90 градусов, поднял, не без помощи одного из своих друзей — тяжёлый железный люк, поставил на упоры, и заглянул внутрь, подсвечивая карманным фонариком, чтобы внимательно осмотреть состояние всех механизмов. Ввиду его высокого роста, ему пришлось нагнуться — и это несмотря на то, что Мадам Гортензия стояла на относительно высоком помосте.

Остальные инженеры собрались у кабины, намереваясь обсудить какую-то новую микросхему, с которой им сегодня пришлось повозиться. Однако, как читатель вероятно догадывается, тема сегодняшнего вечера предполагалась совершенно иная, и навряд ли кто-то из инженеров мог представить себе, о какой необычной механике сейчас пойдет речь.

Попугай, переглянувшись со спутниками, решился подать голос:

— Кхе-кхем! — прокашлялся он изнутри кабины. Звук гулко отразился от стен кабины, сработавшей в качестве своеобразного рупора, и от того получился неожиданно громким. Инженеры вздрогнули, а молодой высокий от неожиданности попытался распрямиться, и крепко приложился головой о распахнутый кверху тяжелый железный люк.

Первым опомнился седовласый:

— Иж-тыж-тыж! — изумленно произнес он, приподнимая очки, — Мадам Гортензия, вы, ранее, кажется, не баловали нас таким звучанием.

— Кхэм, все верно, коллега, — своим скрипучим голосом откликнулся из недр кабины Попугай, — собственно, с вами имеет честь говорить не мадам Гортензия, а один её очень старинный друг. Мне и моим спутникам очень не хотелось бы привлекать внимания посторонних, и, эммм…, мы были бы благодарны, если бы вы нашли возможность выслушать нас, не выдавая наше тайное присутствие.

Инженеры несколько секунд потрясенно молчали. Однако, использованное Попугаем обращение “коллега”, невольно заставило их