из рукава нескольких бумажных сикигами и отправила их точно в бога. Листки сгорели, стоило им коснуться проклятого тела, но чудовище закричало еще сильнее – задрожали деревья, а листва тут же осыпалась с ветвей, мешая видеть происходящее внизу. Бумажные сикигами работали, но своих духов-защитников Аямэ опасалась отправлять в атаку. Восемь старших сикигами были едва ли не ее плотью и кровью, сильнейшие из всех, кого она знала, если не учитывать двенадцать генералов Йосинори.

Но, может, именно они и нужны?

Черная рука рванула к ним, вытянувшись на неожиданно большое расстояние, что казалось невозможным. Карасу-тэнгу вновь увернулся, но в этот раз Аямэ, заранее заметившая атаку, приобняла его за плечи, так что новый рывок перенесла легче. Вот только сам Карасу-тэнгу пострадал – она услышала над ухом сдавленное ругательство. Земля становилась все ближе, они заваливались влево, грозя рухнуть точно в распростертые объятия дико ухмыляющегося бога, и если раньше Аямэ считала, что его тело, гниющее изнутри от проклятой энергии, уродливо, то теперь могла сказать однозначно: прежде она не видела ничего ужаснее его лица.

Когда-то наверняка прекрасное, как и у каждого бога, лицо растеклось, словно краска под воздействием воды. Выпученные глаза едва не выпадали из глазниц, нос отсутствовал, и на его месте виднелись лишь два темных провала. Но хуже всего оказался рот – черная дыра с острыми и частыми, как иглы, зубами щелкала не умолкая и скалилась. Кончики губ растянулись почти от уха до уха, а вывалившийся, как у висельника, язык, по которому стекала маслянистая болотно-зеленая слюна, распух и посинел.

Пожалуй, впервые Аямэ испытывала что-то схожее с тошнотой, глядя на чудовище.

– Ястреб!

С агрессивным клекотом сикигами возник точно между ними и ками. Одним крылом оттолкнув бога, ястреб вторым подтолкнул падающих Аямэ с Карасу-тэнгу в сторону завядших деревьев, так что они рухнули на сухие ветки, расцарапали кожу, но остались относительно целыми.

Взгляд Аямэ метнулся к раненому крылу. Рука и плечо Карасу-тэнгу в этот раз не пострадали, но перья быстро из иссиня-черных становились тусклыми и тлели, осыпаясь блеклым пеплом.

Болезнь – или что бы это ни было – распространялась так стремительно, что уже почти половина крыла иссохла, истончилась, как выгоревшая трава; коснись перьев – и они тут же исчезнут.

Гримаса боли исказила лицо Карасу-тэнгу, за их спинами раздались одновременно крик ястреба и рев бога, и Аямэ реагировала мгновенно, не давая себе ни минуты на рассуждения.

– Разберись со своим плечом, а я позабочусь о боге.

Ки хлынула наружу единым потоком, когда Аямэ резко обернулась, встречая своим танто вытянувшуюся руку бога. Лезвие на удивление легко отсекло пальцы, касание которых ранило Карасу-тэнгу. Божественная благодать в ее теле пела. Аямэ не видела себя со стороны, но знала – сейчас ее глаза пылали голубым пламенем, как происходило со всеми членами клана, когда они встречали особо опасных противников и отдавались битве без остатка.

Тигр, волк, медведь и песчаная змея рванули на чудовище, следуя мысленному приказу своей госпожи. Аямэ видела, что каждая атака оставляла на сикигами след – черное пятно, как ожог, впивалось в тело духа, раня его, но не поглощая, как это произошло с крылом Карасу-тэнгу. Вместо этого рана замирала, и чем больше энергии оммёдзи распространялось по земле, тем быстрее рана затягивалась.

Бог, точно понимающий, кто освободил его из минка, но при этом не дает выбраться за пределы поляны, направил на Аямэ туман, от которого она увернулась, скользнув в сторону. Затылок обдало жаром и холодом одновременно, так что кожа тут же болезненно стянулась и лопнула, – Аямэ ощутила, как за ворот хаори стекает струйка крови. Учуяв ее, чудовище завопило сильнее, подавшись вперед с еще большим рвением.

Песчаная змея бросилась ему в ноги, стягивая их в тугое кольцо своего тела, а медведь принялся рвать туловище бога на куски. Темные части не кожи и плоти, а какой-то склизкой дряни разлетались во все стороны и, к удивлению Аямэ, таяли в воздухе, стоило только им соприкоснуться с ее ки. Божественная благодать, соединенная с внутренней энергией человеческого тела, сжигала скверну и бога, наполненного ей.

Поборов отвращение и сглотнув вязкую слюну, Аямэ покрепче взялась за клинок и бросилась в атаку. Стелющийся вокруг бога туман неожиданно словно обрел собственное сознание и принялся распространяться во все стороны. Сталкиваясь с энергией Аямэ, туман шипел, как попавшая на раскаленный металл вода, и рассеивал вокруг себя искры – светло-голубые, будто огоньки цурубэ-би[50]. Воздух наполнился болотной вонью, так что хотелось зажать нос, но Аямэ заставила себя двигаться дальше.

Уклоняться от все более агрессивных нападений тумана становилось сложнее. Благодать уничтожала его, но не настолько быстро, чтобы это было безопасно для Аямэ. Туман напирал настойчиво, становясь гуще. Аямэ же размахивала танто, но это казалось бесполезным – черная дымка огибала лезвие и дальше мчалась на нее. Бога же крепко держала змея и разрывали на части медведь и присоединившийся к нему тигр.

Волк рванул в самую гущу тумана, с упорной настойчивостью защищая Аямэ, а она едва сдерживалась, чтобы не отозвать сикигами, только бы тот не пострадал. Глупое, бесполезное, но главное – безрассудное желание, которое могло стоить ей жизни, и тогда бы пострадали все ее духи-защитники. Туман, ощутив присутствие сикигами в самом центре своего естества, набросился на волка, и это помогло Аямэ пробиться к и без того растерзанному богу.

Он едва дышал. То, что прежде представляло собой конечности, теперь гниющими кусками плоти лежало на земле и таяло под воздействием ки оммёдзи, оставляя после себя густую вязкую жидкость. Но ярость в его глазах была настолько живой, что почти физически ощущалась на коже. Аямэ сдержалась, хотя повести плечами, чтобы сбросить с себя тяжесть этого взгляда, хотелось почти отчаянно.

– С… сдох… ни… те… – Клыкастая пасть и вываленный язык не способствовали внятной речи, но бог все равно выдавливал из себя слова. – Сдохните… все…

– После тебя, – равнодушно ответила Аямэ, занося танто, и резко отрубила поверженному богу голову. Та отделилась легко, словно сорванный с дерева плод, будто и не была прикреплена к массивному телу.

Туман развеялся мгновенно, и к Аямэ тут же подошел, прихрамывая, волк и по-собачьи ткнулся ей в руку. Ее первый сикигами, а потому невольно выбранный любимец не то успокаивал свою хозяйку, слишком крепко сжимающую танто, не то ластился в поисках утешения – даже для столь сильного духа влияние проклятого тумана оказалось слишком могущественным.

Аямэ перевела дыхание и спрятала клинок в ножны. Убить бога оказалось проще, чем она думала. Возможно, виной тому проклятая энергия, которая настолько исказила его, что Аямэ смогла отсечь голову обычным танто, а не божественным мечом Кусанаги-но-Цуруги[51] – даром богини Аматэрасу, чье лезвие действительно способно сокрушать богов. Возможно, в ней все еще гудела энергия Сусаноо-но-Микото – дикая и необузданная, способная как помогать, так и разрушать.

В любом случае суть осталась прежней – она убила бога. И теперь не могла понять, что чувствует. Что она вообще должна чувствовать, когда лишила жизни того, кому должна служить и поклоняться? Всю свою жизнь Аямэ провела с мыслью, что только боги распоряжаются судьбой человека. Они правят этим миром, заставляя его существовать.

И кем стала Аямэ, когда она вдруг решила убить бога?

– Прекрати. – Голос Карасу-тэнгу звучал хрипло, но твердо.

– Ты даже не знаешь, что у меня на уме, – резко ответила она, продолжая стоять к нему спиной.

– Не сложно догадаться, Аямэ-сан, – спокойно отреагировал на выпад Карасу-тэнгу, и именно это разозлило ее, заставив быстро обернуться. Он ничего о ней не знал!

Но хлесткие, как плеть, слова застряли в горле и не вырвались наружу, когда она увидела его. Раненое крыло практически отсутствовало – перья тусклым пеплом лежали на земле. Теперь за его спиной виднелось одно полноценное крыло и не что иное, как простой остов, бесполезный и голый. Карасу-тэнгу же стоял с равнодушным, отстраненным видом, словно не утратил только что части тела.

– Не стоит так на меня смотреть. Я не первый раз лишился крыльев, – спрятав руки в рукава,