«Dort lebt man wie der Herrgott in Frankreich» («Как у Христа за пазухой») — старое сравнение, применимое к любому месту, где солдат живет сравнительно роскошно, вряд ли относилось к нашим первым дням в Триесте.

Потом, ближе к концу нашей первой недели, — мы все еще были заняты, обживая место, и никуда не отлучались, — мы начали верить, что эта часть Италии осенена христовым уютом: кьянти, которое тайком приносили в казарму в котелках и выпивали в комнатах. Поскольку никто из нас не умел превращать итальянскую водопроводную aqua в крепкое итальянское vino, в округе должен был найтись поставщик вина.

С полдюжины итальянских детей, лет по 14, принимали лиры через узкую дыру в высоком заборе казарм, а полчаса спустя через ту же дыру передавали пузатые, оплетенные соломой бутылки кьянти. Они забирали пустые бутылки, когда vino переливалось в котелки. Конечно, эти дети Триеста зарабатывали на нас, но ни разу не обманули с обменом и не утаили часть денег в свою пользу.

Вскоре, естественно, некоторые парни распустились; некоторые котелки стали вонючими жестянками, многие отхожие места были сильно загажены — и все раскрылось.

Солдатская поговорка «Da war der grosse Hund los!» («Там спустили большого пса»), означавшая разнос в пух и прах, хорошо описывала то, что произошло — во-первых, каждая порция вина, найденная у солдат, была вылита в отхожее место. Вторая часть наведения порядка заняла больше времени: приказ «никакой выпивки в казармах» вколачивали часами жесткой муштры на плацу и долгих маршей, в основном бегом.

Сделав свое дело, большой пес вернулся на цепь. В казармах воцарилась трезвость. Развеселая жизнь, которой парням досталось совсем по чуть-чуть, была где угодно, только не здесь.

Вскоре ребята смогли утолять свою жажду, во многом воображаемую, в пивной, стоящей у самого забора казарм. Заодно они смогли добавить к хорошей жизни и бордели, хотя им предстояло выяснить, что алкоголь там не подается.

Стараниями большого пса ассоциация малолетних итальянских бутлегеров ушла из бизнеса. Однако несколько упорных выпивох нашли другие способы проносить vino в казарму.

Когда их, что неудивительно, поймали, они получили каждый по семи дней ареста. Камеры на первом этаже в нашем «Ритце» давали квартирантам прекрасный вид на плац; в свою очередь, проходящие видели камеры и тех, кто в них сидел. Поскольку арестанты сидели внутри, смотря на мир из-за решетки, они выглядели полностью лишенными хорошей жизни — особенно когда остальные ребята стали попадать в город, по службе или в короткие увольнения.

На улицах Триеста

Кроме картин казарменной жизни, говоря о Триесте, я четко и ярко вспоминаю трамваи на улицах, патрули и короткие посещения центра города, караульную службу на старой табачной фабрике у центрального вокзала.

Достигая скорости 100 км/ч, бора — холодный ветер, дующий с гор на северо-восток в сторону Адриатики и Югославии, — сбивал с ног людей и переворачивал машины. В Триесте ветер, казалось, собирал все силы на углах улиц. Проломить собой стену ветра было для пешеходов почти невозможным. Гораздо легче, как мы скоро узнали, было ездить на трамвае.

Обычно мы использовали удобную прямую ветку, которая шла от нас в центр и обратно. Внутри тебя всегда встречал кондуктор, со своим неизменным «Проходите дальше! Проходите дальше! Пожалуйста!». Почти каждый раз, когда группа солдат с винтовками ехала в трамвае, это ничуть не беспокоило пассажиров. Напротив, многие пассажиры болтали с нами на немецком языке с сильным австрийским привкусом.

Патрулирование в Триесте в первую очередь означало, что ночью нужно было находиться в центре города. В отличие от стационарного поста, который нам часто доставался при охране городского лагеря военнопленных, пешее патрулирование определенной территории давало возможность развеяться, несмотря на темноту.

Иногда в начале ночи тройки наших казарменных жителей придавались патрульным двойкам военной полиции, но ходьба с этими бесчувственными, властными парнями неизбежно приводила к тому, что мы чувствовали себя скованно. Мы гораздо лучше чувствовали себя, когда — унтер-офицер и два рядовых — выходили в город, готовые как можно больше узнать о ночном Триесте.

Ни разу не задержавшись до начала комендантского часа, некоторые жители Триеста собирались вместе — с улицы это звучало как приглушенное прослушивание итальянской оперы — за наглухо закрытыми окнами. Двери, тоже тщательно запертые, открывались для нас, любопытных парней, позволяя увидеть то, что можно назвать разгаром большой вечеринки.

На каждом сборище, которые мы видели, церемонию вел престарелый мастер церемоний, чей потный лоб выдавал любовь к выпивке, песням и еде. Много раз, когда выпадала наша очередь, мы проходили мимо — «ешьте-пейте-и-веселитесь» — атмосферы вечернего пира в Триесте.

С неизбежностью нам приходилось бороться с желанием принять старую мудрость: «Садись там, где поют — злые люди песен не знают». Мы не были одеты подобающе случаю. Стальные шлемы, винтовки и, в конце концов, военная форма… Мы не подходили к ним. Мы шли дальше в ночь.

Для разнообразия в центре города во время увольнения нам иногда хотелось провести часок-другой в коммерческих банях, заняться личной гигиеной. В конце концов, валяясь на соломе и облегчаясь в совершенно средневековом отхожем месте, начинаешь просто тошнотворно пахнуть. Кроме того, хотя мы занимали свой «Ритц» несколько недель, сантехника еще не была настолько надежной, чтобы рассчитывать в казарме на регулярный душ.

В любом случае типовую ванную в итальянской бане — там были и более роскошные комнаты — нужно было видеть, чтобы в нее поверить. Прямоугольная, выложенная плиткой комната с ванными, стоящими вдоль каждой из двух параллельных стен. Между ванными — водонепроницаемая перегородка. На стене в дальнем конце комнаты, в той стороне, куда смотрят купальщики из ванной, висит большое зеркало, и каждый из двух купающихся мог видеть другого, пока зеркало не запотеет.

Для нас главным были мыло и вода, а не интерьеры.

В триестском борделе

В общем, группа искателей приключений с увольнением на руках, войдя вечером в бордель в центре Триеста, первым делом садится на стулья, расставленные вдоль четырех зеркальных стен, так что вся комната становится похожа на арену.

Маня клиентов из этого зала ожидания, примерно восемь молодых миловидных и сексуальных бордельных шлюх, возглавляемых своей бордельной маман, или мадам, приступают к делу.

В начале каждого визита в бордель молодым людям захочется насладиться общественным аспектом всего этого. Те, кто уже бывал в этом борделе и знал или думал, что знал, определенную шлюху, покажут какого-нибудь застенчивого паренька, чьей половой жизни, кажется, не хватает немножко профессиональной стимуляции. Так что одна из шлюх сядет ему на колени, просунет руку ему в ширинку и приласкает его так, как он прежде не подозревал.

Вскоре юнец созреет для того, чтобы подняться на второй этаж. Пока его товарищи будут бурно подбадривать его, превознося опытность шлюхи и решимость его самого заняться половым сношением, как подобает мужчине, шлюха уведет его от шумного театра к началу лестницы в конце коридора, недалеко от входа с улицы.