нем отчетливо виднелся орнамент в виде переплетённых линий. В центре овала был выдавлен знак. Желтый металл блестел на солнце. Геныч крутил бляшку и так, и так. И тут его осенило. Он попробовал его на зуб, как это делают в фильмах про сокровища. Никаких отпечатков. Металл был тверд. «Золото!» — подумал он, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Геныч сунул трофей в карман, а потом искупался.

***

Генка возвращался в лагерь, когда услышал крики возле столовой. Дежурные пытались остановить Стаса, который яростно махал топором и уничтожал своего идола, которого таким трудом сделал.

— Вот тебе! Ни черта ты мне не помогаешь! Чурбан безмозглый! На тебе!

Свединский как будто обезумел, и с топором в руках выглядел так устрашающе, что никто не решался к нему подойти.

— Слышь, Стасик, с идолами так нельзя, — попытался вставить Генка. — Беду накликаешь.

— А мне можно! Мне всё можно! Я тебя породил, я тебя и убью! — Кричал Стас.

И тут, неожиданно, топор отскочил, и обухом ударил Стаса по голове. Тот взвыл, схватился за голову, и сполз на колени с чурбана, на котором сидел. По лицу парня текла кровь.

***

Народ возвращался с раскопа. Стас сидел с перевязанной головой у костра, и выглядел, как ни странно, счастливым. Каждый подходил и спрашивал, что случилось, Ирина так вообще полчаса с ним возилась — сначала рану обрабатывала, а потом расспрашивала, что да почему. Он ей и про бабушку рассказал, что живут они вдвоем, а родители на Север на заработки уехали, и не вернулись. Ну, во всяком случае, бабуля ему так говорит. Он Ирине и про художку рассказал, что денег у них нет на краски… А она всё слушала, слушала, и глаза у нее были такие грустные.

***

— Геныч… А ты меня узнаешь, а? — Спросил Костян, когда ввалился в палатку. Они поселились вместе, о чем Гена пожалел в первый же день. — А то говорят, ты память потерял.

— Тебя забудешь! — ответил тот, и услышал Костин гогот.

— Не серьезно, ты все помнишь? А с чего тогда они решили?..

— Пусть думают. Ирина и Ветров, и Удав еще, знают, что нет у меня амнезии никакой. А остальные пусть думают… Да, Костян, ты не говори никому! Пусть все так считают!

Геныч был взволнован. Отличная идея! В первый раз она избавила его от расспросов. Ну, потом он рассказал, но только троим. Ирина Алексеевна слишком уж распереживалась. А сейчас можно прикрыться потерей памяти, чтобы не рассказывать правду.

— Да ладно, я никому не скажу… Купаться идешь?

— Нет. Я уже… — Генычу хотелось, чтобы сосед поскорее свалил. Тот схватил полотенце и вышел.

— Эй, это мое! — крикнул Генка, но было уже поздно.

Оставшись, наконец, в одиночестве, Геныч задремал.

Ему приснился странный сон.

Сон Геныча

Он увидел похороны вождя.

Ему самому было неясно, как он это понял. Просто знал и все. Вот он идет, рядом с ним — другие мужчины. Невысокого роста, косматые, с усами и бородами. Они одеты в грубую холщовую одежду. Идут по траве, босые. Геныч видел и свои босые ноги, а также натруженные руки. На нем была такая же, как у всех, серая рубаха в пол, подпоясанная полоской кожи. Мужчины шли медленно и молча. Местность вокруг была как будто знакома. Простирающаяся до горизонта степь, заросшая травой и мелким кустарником, с редкими островками березовых рощиц.

Группа людей подошла, по всей видимости, к месту. Это была большого диаметра яма, несколько метров в глубину. Возле нее стояли женщины и дети. Некоторые плакали. И тут несколько мужчин принесли на деревянных носилках тело мужчины. И аккуратно опустили их в яму. Старая седая женщина положила рядом с вождем копье, большой глиняный горшок, по — видимому, с зерном, удила, и тот самый золотой предмет, который Геныч нашел в кургане.

Тут к Генке обратились, он что — то ответил на совершенно незнакомом ему языке, и проснулся.

***

Жара стояла страшная. От этого не хотелось есть. Ленка стояла на раздаче и разливала суп в тарелки подходивших по очереди ребят. Таня бегала то за хлебом, то за солью, то кому — то понадобился чеснок. Олег же сидел за столом, со всеми. Его задача выполнена — обед сварен. Остальное — раздача и мытье посуды — на девчонках.

— А можно сразу второе, я суп не хочу… — Кирилл страдал нервным тиком, и сейчас, когда он обращался к Ленке, казалось, что он ей подмигивает. Очень часто, к тому же.

— Ну, начинается! — сказала Лена. Она была расстроена. Столько наварили, а никто не ест! То есть едят, конечно, но совсем мало. А у них еще компот! — Ешь суп сначала. А потом второе!

Кирилл уныло поплелся за стол с тарелкой ухи.

— И нечего мне тут подмигивать, — пробормотала Ленка ему вслед.

Ирина Алексеевна и Ветров сидели во главе стола и обсуждали план действий.

— Сеня, мы сейчас с Генычем и Стасом пойдем в деревню, в больницу. Ты останешься в отряде за главного.

— Ирина Алексеевна, по такой жаре? Четыре километра?! Да они ж не дойдут! Копыта отбросят где-нибудь по дороге! Свединский-то уж точно, он такой дохляк!

— А что ты предлагаешь? Если у них сотрясение, нужны лекарства. А может, и госпитализация.

— Надо в деревне кого — нибудь попросить, чтобы на машине свозили. Папандопалу, например? Он за бутылку с радостью согласится. Давайте я схожу и договорюсь.

— Да, хорошо. Так будет лучше. А где, кстати, Геныч?

— Он за палаткой в теньке лежит. Говорит, что есть не хочет, — откликнулся Костя. — А может, забыл, что есть надо! –

— Я ему компотика отнесу! — предложила Лена.

— Хозяюшка, — ласково сказала Ирина Алексеевна.

***

После обеда Танька с Ленкой тоже попросились в деревню, на телеграф. В итоге собралась целая делегация. Кириллу было поручено принести молока. Серега с Ромкой пошли в сельпо за сигаретами.

Алиска с Любкой сидели за палаткой на спальнике.

— Как ты думаешь, зачем сегодня Ирина с Ветровым и Удавом курган осматривали? Пока Лёша над нами измывался… — спросила Алиса.

— Духов искали! — ответила Любка, и подружки засмеялись. — А ты заметила, какие они довольные оттуда вышли?

— Что — то не так с этим курганом… А давай сейчас туда сходим! Как раз толпа в деревню свалила.

— А как мы? Нас же увидят…

— Надо в подходящий момент вернуться, чтобы Ирины на горизонте не было… Слушай, а может бинокль возьмем? У кого он есть, не помнишь?

— У Брёмы. Он с нами потащится… — от такой перспективы Любку перекосило.