не выражают ли сомнений в правильности политики партии. Дело, конечно, нужное, но совсем не то, что ездить по швейцариям, италиям и прочим капиталистическим заграницам.

В общем, нечего мне бояться. Хотя всегда возможен синдром скорпиона. Как в сказочке, когда скорпион попросил лягушку перевезти его через реку, но на середине реки ужалил несчастную. Да, знал, что и сам погибнет, утонет, но не мог удержаться, такая у него натура.

Ладно, я не лягушка. Не утону. Поболит немножко, и перестанет.

С такими мыслями я сел рядом с Жаном на переднее сидение его «Рено». Машина не с конвейера, но выглядит бодро. Дороги у них здесь хорошие, в Швейцарии, чего б на таких дорогах и не выглядеть? И пыли здесь нет. Почему нет – непонятно. У нас есть, а здесь нет. Другая земля, что ли?

Девочки устроились на заднем сидении. «Рено», он вроде «троечки», по размерам. И вдвоем на заднем сидении хорошо, а втроем уже тесновато, факт. Потому, товарищ Фролов, извини. Ты нам не друг и не родственник – тесниться ради тебя.

Дорога была не то, чтобы замечательной. Просто хорошей. И движение по ней тоже хорошее. Но упорядоченное. Не было тракторов с тележками, полными навоза, жома или соломы. Может, просто нам не попадались? И потому ехали мы быстро. Восемьдесят пять километров в час. Жан включил магнитолу, поставил кассету с песнями Азнавура. Это у него метода такая: учишь французский – слушай французов.

Мы и слушали.

И смотрели в окно.

Понятно, что всё это показуха для туристов. Нет забытых с позапрошлого года сеялок в поле, и домики ухоженные, и указатели ровные, не ободранные, будто вчера поставленные. Я как-то ехал в Тулу автобусом – нет у нас показухи, всюду правда жизни. А хочется порой и показухи – чистоты, порядка, чтобы как на картинке букваря.

Так мы и доехали до Лозанны.

Город толком мы не увидели. Кусочек гор, кусочек озера. Сразу проехали на улицу Фиг, двенадцать.

Домик не впечатлил. У нас в Чернозёмске есть похожие. Из девятнадцатого века, когда купцы второй гильдии строили себе хоромы не хоромы, но прилично и достойно. Да что в Черноземске, в Каборановске видел!

Но нет в Каборановске Сименона. А в Лозанне есть.

Нас ждали. Мэтр лично открыл дверь.

Прошли в гостиную. Стулья, кресла, стол – всё как у обычных людей.

– Моя жена, – представил женщину Сименон. Но имени не назвал. И перед словом «жена» сделал паузу, очень небольшую, только музыкант и заметит.

Мы тоже представились. При помощи Жана, понятно. Студенты-медики, а еще главный редактор, исполнительный директор и Первый Читатель журнала «Поиск».

– Я слышал о вашем журнале, – любезно ответил Сименон. – Но то, что им занимаются студенты, да ещё медики… Знаете, я ведь сам в молодости хотел стать врачом.

– Вы были бы великим врачом, – с уверенностью сказала Ольга.

– Вы мне льстите.

– Ведь вы же стали великим писателем. Как Чехов.

– Вы опять льстите! Чехов – это гений. Меня с ним познакомили русские, давно, после Великой Войны. Эмигранты. Не с самим Чеховым, конечно. С его рассказами. Чехов – да, велик, а я…

– Нет, это не пустой комплимент. Мы провели опрос, и наши читатели назвали вас, месье Сименон, лучшим современным писателем зарубежья – сказала Ольга и в доказательство достала из сумочки июльский номер «Поиска», с закладкой и отметкой нужного места.

Сименон взял журнал.

– Недурно, недурно… – непонятно, к чему относились его слова – к его популярности среди советских читателей, или к самому журналу. Номер был из финского тиража, не стыдно показать хоть и Сименону. – И вы публиковали мои вещи?

– Нет, не публиковали. Вы ведь нам ничего не давали.

– По собственному опыту знаю, что советских издателей это не останавливает.

– То было прежде, – вступила Лиса. – Сейчас наша страна присоединилась к Женевской конвенции, и потому авторские права незыблемы, публикация возможна только на основании договора.

– Да? – не скрывая сомнения, сказал мэтр.

– Опыт – критерий истины. Дайте нам рассказ, повесть, роман – и убедитесь.

– Я давно не пишу, – заметил Сименон.

– И Чехов не писал, не писал, а потом написал «Вишневый Сад».

– Великая пьеса, – согласился Сименон. – Но, повторю, я не Чехов.

– Вы – Сименон! – приняла передачу Ольга. – Чехов, между прочим, писал детективные рассказы.

– Вот как?

– «Шведская спичка», «Драма на охоте». И он всю жизнь мечтал написать роман, даже принимался, но – не сложилось. И мы до сих пор жалеем, что не написал. Не заставляйте мир жалеть о ненаписанном вами романе!

Видно было, что мэтру разговор нравится, но он всё же решил сменить тему.

– Советские студенты пьют спиртное?

– Советские студенты, как и студенты всего мира, пьют всё, что льётся. Но мы сейчас не пьём. Нельзя.

– Понимаю, – кивнул Сименон. – А вы, господин Чижик? У вас тоже режим?

– Ещё какой! Но в ваших романах герои пьют очень уж завлекательно. Перно, кальвадос, арманьяк – это как заклинания. Я никогда не пил ни перно, ни кальвадоса, ни арманьяка.

– Знаю, знаю, русские всему предпочитают водку. Но у кальвадоса есть свои достоинства.

Жена принесла бутылку, пару стопочек и тарелку сыра.

– Так вы считаете, вашей шахматной мысли не повредит стопочка? – спросил Сименон.

– Может, и повредит. Но моя жизнь – не только шахматы. Такой случай!

– Тогда могу предложить кальвадос. Лучшего не найти во всем мире.

И мы выпили по первой.

– Это царский напиток!

– Вы думаете? – спросил Сименон.

– Да. Кабы я был царем, как Иван Васильевич, то пил бы не анисовую водку, а кальвадос.

И мы выпили по второй. В стопочке, на глазок, было граммов тридцать. Две по тридцать – шестьдесят. Пустяк по российским масштабам.

Девочки решили отвлечь нас от этого увлекательного дела. Стали спрашивать Сименона о его взглядах на современную литературу, на движение за ядерное разоружение, на систему здравоохранения, на космические исследования, и далее, и далее, и далее.

Сименон не только отвечал, но и спрашивал – как случилось, что журнал доверили студентам? Каков тираж? Какова коммерческая подоплека процесса? Сколько платят авторам, советским и зарубежным? На последний вопрос девочки сказали, что готовы заплатить Сименону столько, сколько тот назначит.

Я от такого ответа невольно посмотрел на бутылку.

– Желаете ещё? – спросил мэтр.

– Желать-то желаю. Но я, если выпью лишку, начинаю петь! – ответил я, понимая, что лишку я уже выпил. К тому же натощак.

– «Где поют, ложись и спи спокойно, кто поёт, тот человек достойный» – сказал мэтр, и налил по третьей.

– Я предупредил, – и я выпил третью стопочку. Чего только