я. – Вы можете поехать с нами. А там решите сами, захотите ли вы остаться у нас на службе, или предпочтете обзавестись собственным хозяйством.

Мы намеревались выехать из столицы в четверг, но уже в среду нас выставили из дома самым бесцеремонным образом.

Мы едва успели позавтракать, как во дворец ворвался высокий упитанный мужчина – лысый, с гладким подбородком и лоснящейся кожей.

– Потрудитесь освободить помещение, ваша светлость! – потребовал он, кичась своей важностью. – Этот дворец более вам не принадлежит.

Мои щеки пылали от унижения. Он говорил всё это в присутствии папеньки и слуг, хотя в этом не было решительно никакой необходимости.

– Ни к чему так шуметь, сударь! – я едва сдерживала возмущение. – Я знаю, что этот дворец – уже не наша собственность. Но у нас с банком был уговор, что мы можем находиться здесь еще два дня.

Визитер прыснул странным булькающим смехом.

– Меня не интересует, что вам пообещал банк! Я купил этот дворец у банка и желаю въехать в него немедленно! А потому, сударыня, убирайтесь вон!

Это было против всех правил этикета. Он так упивался тем, что он богаче нас, что позабыл о дворянской чести.

– Кто вы, сударь? – спросила я.

– Граф Руже! – его длинный нос горделиво взмыл вверх.

Я никогда не слышала этой фамилии прежде, но собиралась запомнить ее. После войны его величество ввел практику наделениями дворянскими титулами тех, кто мог за них заплатить – это позволяло серьезно пополнить государственный бюджет. Быть может, Руже был как раз из таких.

На улице шел дождь, и мы насквозь промокли, таская наши вещи в экипаж. А граф стоял на балконе и торжествующе смотрел на это с высоты.

До этого дня я думала, что покину столицу без особых сожалений. Но сейчас, когда с дождевыми каплями смешивались мои слёзы, и я тихонько шмыгала носом, стараясь подбодрить растерянного отца, я подумала, что однажды вернусь в Луизану, и этот дворец снова станет моим.

Экипаж де Трези был едва ли не единственным, что я не смогла продать в столице. Не потому, что не имела на это права, а потому, что он настолько понравился мне, что я не смогла с ним расстаться. Четверка породистых тонконогих гнедых лошадей и новая карета, – у меня никогда прежде не было такой роскоши.

И в пути я не раз похвалила себя за такое решение – путешествовать в этом экипаже было очень удобно – совсем не то, что трястись в нашей старой карете.

Мы не собирались заезжать в замок де Трези – я намерена была остановиться в родном доме. Но когда мы пересекли границу герцогства, разразилась гроза, и гром загрохотал с такой силой, что наш кучер то и дело вскрикивал и истово крестился. Замок был уже рядом, а до нашего особняка – еще несколько лье пути. И я пожалела – и кучера, и лошадей, да и нас самих тоже. Хотелось устроиться у камина и выпить горячего глинтвейна или теплого молока. К тому же, уже темнело.

– Может быть, привернем, ваша светлость? – с надеждой прокричал кучер, когда над макушками деревьев показались шпили замковых башен.

Мы все замерзли и нуждались в тепле и уюте. Хотя я не была уверена, что мы сумеем обрести это в замке де Трези.

Замок стоял на склоне горы – могучий как древний рыцарь. Его стены будто выросли из самой горной кручи. В центре высилась жилая башня со множеством окон, издалека казавшихся крохотными. По сторонам к ней лепились башни поменьше.

Карета проехала надо рвом по каменному мосту и въехала в ворота, которые были не заперты.

Во внутреннем дворе мостились хозяйственные постройки – невысокие, в один-два этажа, но тоже каменные. Когда карета остановилась, из одного из таких сооружений выбежал слуга, который уставился на нас в немом изумлении. Я даже понимала, о чём он мог думать сейчас – о том, что в такую погоду хорошие люди по гостям не ездят.

– Ну, что ты застыл? – прикрикнула на него мадам Ришар. – Мы замерзли и хотим есть.

Изумление на его лице сменилось недовольством – ему не понравилось, что незнакомые люди пытались отдавать ему приказы.

– Я позову месье Ксавье, – наконец, выдохнул он и исчез за массивной кованой дверью.

Мадам Ришар выразительно вздохнула. Мы с отцом давно уже не были столь требовательны к слугам. Мы радовались уже тому, что они не отказывались нам прислуживать даже тогда, когда мы не могли выплачивать им жалованье.

Месье Ксавье оказался высоким худым мужчиной довольно почтенного возраста. Он глянул на нас через лорнет (ого, какая роскошь!), и в его взгляде тоже не было ни малейшей приязни.

– Любезнейший, – начала терять терпение мадам Ришар, – мы нуждаемся в крове и пище. И лучше бы вам быть порасторопнее.

– У нас не гостиница, – хмуро откликнулся он.

Дождь лил как из ведра.

– А мы не на постой и просимся, – рявкнула Селин. – Не видите – ее светлость домой приехала. Потрудитесь подготовить нам комнаты и учтите – холодным ужином мы довольствоваться не станем.

Я высунулась из кареты и вздрогнула от сырости и пронизывающего ветра.

Я не была знакома с месье Ксавье, но, если он был дворецким герцога, то, как минимум, присутствовал в церкви на нашем венчании, а значит, должен был знать меня в лицо.

И, судя по всему, он меня узнал – потому что тяжко вздохнул, должно быть, мысленно одаряя нас не самыми лестными словами. Но вышколенность и впитанное с молоком матери почтение к хозяевам взяли верх, и он пробурчал (уже не враждебно):

– В комнатах холодно. Вот кабы вы сообщили о своем приезде. Его светлость всегда загодя сообщал. Я велю сейчас разжечь камин в гостиной. А ужина у нас даже холодного нет. Жак, разбуди Беренис – пусть подаст сыр и вино.

Мы прошли вслед за ним по темному коридору и оказалась в большом холодном зале, который освещался только светом свечи, которую месье Кавье держал в руках. Поняв, что делать светлее он не намерен, мадам Ришар сама зажгла свечи в стоявшем на каминной полке канделябре. Месье снова вздохнул, должно быть, осудив нас за такую расточительность.

Когда затрещали дрова в камине, в комнате сразу стало теплей и уютней. Мадам Ришар и отец расположились в креслах, я же решила