— Прекрати меня преследовать! Меня от тебя уже тошнит!

Однако ничто не длится вечно. Окунувшись в ковровый ворс, Бен перевел дух. Царившие тут запахи поразили его до глубины души. Могучее мышиное обоняние без труда различало аромат пролитого виноградного сока и крошек сэндвича с арахисовым маслом, которые он как-то ночью утащил с кухни, — а ведь это было уже с месяц назад.

Янтарка резво трусила вслед за ним, непринужденно отталкиваясь задними лапками и приземляясь на передние.

— Куда тебя несет? Что ты задумал? Только не бросай меня тут одну! — испуганно пищала она. — Я же первый раз в жизни выбралась из клетки!

Бен решил не обращать на нее внимания. Даже здорово, что девчонка так испугалась: впредь это послужит ей уроком!

Он устремился за елку, до сих пор уныло стоявшую в углу, и принялся лавировать между комками прошлогодней упаковочной бумаги, в которую некогда были завернуты подарки, — размерами они теперь не уступали автобусам.

К тому времени, когда впереди показалась кухонная дверь, — ничего себе пробежка, не меньше мили! — Бен был уверен: еще один шаг — и он умрет на месте. Его сердечко колотилось со скоростью сотен ударов в минуту, а изо рта уже показалась пена.

Остановившись на пороге, он огляделся. Мимо как раз маршировала шеренга черных муравьев. На ходу муравьи пели:

Привет, мы всем знакомые

ночные насекомые.

Работаем на кухне,

когда погасят свет.

Отнюдь мы не ленивые,

весьма трудолюбивые,

мы храбрые, могучие,

на нас управы нет.

Пусть бабочки на солнышке

резвятся ясным днем,

слизняк пусть глупый нежится

под проливным дождем.

Но мы — неукротимые,

мы круче во сто крат,

сумеем, коль захочется,

любому дать под зад.

Нас не пугают трудности,

мы пляшем и поем

ночной порой, ночной порой,

за мусорным бачком.[6]

Бен молча смотрел, как мимо идут муравьи; все выглядело так, словно он просто заснул и видит сон про то, как оказался в Сумеречной Зоне, где все вроде бы и так, как в нормальном мире, но в то же время совершенно и ужасно не так. Сон этот ему однозначно не нравился.

Кухонный пол был выстлан линолеумом, на котором отчаянно скользили лапы — словно какие-то неведомые враги нарочно залили старую знакомую кухню льдом, превратив ее в каток. Бен чуть ли не по-пластунски добрался до холодильника и увидел между ним и стеной уходящий во тьму узкий проулок. В нем прятались огромные клубы пыли размером с шары перекати-поле.

Тут через всю кухню, закладывая виражи, словно взбесившаяся машинка с дистанционным управлением, промчался таракан. Он врезался в Бена и с маниакальным энтузиазмом заорал:

— Все в буфет! Кто-то оставил коробку с печеньем открытой, у нас вечеринка!

Бен ошарашенно уставился на полоумное насекомое, но его уже унесло прочь. Еще пара коротких перебежек, и Бен забился под кухонный стол. Оттуда он принялся наблюдать за матерью, которая возвышалась над ним, словно статуя Свободы. В данный момент она скорбно взирала на громоздившуюся в раковине гору грязной посуды, оптимистично обещавшую в ближайшем будущем достичь потолка.

— Господи, благослови меня, наконец, девчонкой, пожалуйста… — пробормотала она.

— Мама! — пискнул Бен. — Я тут, внизу! Помоги!

Но как раз в этот момент из другой комнаты донесся взрыв телевизорного шума — папа смотрел «Покемонов»,[7]— и его мольба пропала втуне.

Бен лихорадочно обшаривал взглядом кухню. Быть может, если как следует вцепиться в мамину брючину коготками, ему удастся вскарабкаться по ткани на кошачий манер?

Он неуклюже подпрыгнул в воздух, разом взлетев метров на двадцать, крепко ухватился за плотное хаки и принялся карабкаться вверх. Имея всего лишь четыре пальца на каждой лапе, это тот еще подвиг! Но каждый подвиг рано или поздно приносит свои плоды.

И плоды не заставили себя долго ждать. И — о, да! — они превзошли все ожидания Бена.

Мама, судя по всему, почувствовала, как что-то цепляется за ее коленку. Она посмотрела вниз и дико завопила.

Сначала она шарахнулась назад (в раковине случилось землетрясение, и пара посудных лавин с грохотом сошла на пол), потом подскочила и с неженской силой шлепнула себя по штанине. Бен, кувыркаясь, пролетел несколько метров по воздуху, повстречался с холодильником, соскользнул по эмалированной дверце и со стуком упал на линолеум, окруженный осколками тарелок. Фарфоровые батареи вели обложной огонь; тарелки порхали по всей кухне, словно вдруг осознали свою летучую природу. Едва придя в себя, Бен тут же был вынужден отпрыгнуть в сторону, чтобы убраться с траектории нескольких особо крупных зарядов.

— Помогите! — кричала мама под грохот канонады. — МЫШЬ!!!

Бен с трудом поднялся на лапы, едва увернувшись от агрессивно нацелившейся ему в лоб чашки.

— Мама, — снова пискнул он, — это же я!

Он заковылял к ней и припал к полу, жалобно глядя вверх. Густая белая пена валила у него изо рта, так что ему даже пришлось вытереть его тыльной стороной передней лапки.

— Помогите! — еще громче возопила мама. — Тут бешеная мышь!

— Мама, — простонал Бен, — послушай, это я, Бен!

Янтарка желтой молнией мелькнула за спиной у Бена и спряталась под дверцей холодильника.

Тем временем в кухню ворвался папа и схватил с плиты лопатку для жаркого.

— Это та чертова мышь, которую Бен должен был скормить ящерице!

— Нет, — в панике прокричала мама, — это другая, их тут целых две!

Папа посмотрел на Бена. Бен посмотрел на папу и увидел в его глазах ужас.

— Ты права. Это и впрямь бешеная мышь! Звони в Службу спасения, а я тебя прикрою. — И он угрожающе поднял лопатку.

Мама ринулась в гостиную и загромыхала телефоном.

— Папа! — воззвал Бен. — Это же просто я!

— Дорогая, поторопись, — крикнул папа в гостиную, — она пищит как-то очень необычно.

— Не лезь к ним, это бессмысленно, — пискнула из-под холодильника Янтарка. — Ты теперь мышь. Люди не могут понимать нас — как и мы не можем понимать их.

В голове у Бена что-то щелкнуло.

— Что ты имеешь в виду — «не можем понимать людей»? Лично я их прекрасно понимаю.

— Это потому, что ты сам недавно был человеком.