восторженный обморок, когда я всё-таки добилась от Степаныча номера его телефона и позвонила с предложением купить это заброшенное имущество! — продолжала восстанавливать цепочку событий я. — И как спешно согласился на первую же озвученную мною сумму. Бли-и-ин, не зря говорят: «дешёвая рыбка — поганая юшка». Вот же хрен плюгавый — ведь ни слова не сказал, гад! А деревенские-то знали и отговаривали. Особенно сокрушался кряжистый пожилой староста — Андрей Степаныч. Вот же дурында, нет бы послушать старых людей…

Додумать я не успела.

В комнату, обгоняя нарастающий за дверью гул голосов, ворвался светленький кучерявый мальчишка лет пяти.

Глава 8

— Таюшка, ты проснулась! Ты услышала! — ребёнок бросился к кровати и обхватил меня тёплыми ручками, с тревогой и надеждой заглядывая в лицо.

Тело тут же отозвалось резью.

— Рёбра у меня что ли сломаны? — подумала я, не сумев удержать стон.

— Прости, сестрёнка! — немного картавя испугался малыш, отдёргивая руки.

Если «Таюшка» на фоне внезапной боли я ещё пропустила, то «сестрёнка» уже зацепила сознание. Мысли заметались, как вспугнутая дворовой кошкой стайка воробьёв.

Опыт прожитой жизни во всю семафорил: молчи и слушай, собирай информацию и делай выводы. Но пацанёнок был так искренне напуган и расстроен своей неловкостью, что, заглянув в его распахнутые глазищи, готовые пролиться виноватыми слезами, не выдержала.

— Не расстраивайся, всё… кхе… в порядке, — вымучивая улыбку попыталась утешить его я.

Прозвучавший голос напугал даже меня. Карканье старого больного ворона показалось бы сейчас мелодичнее. В горле отчаянно засвербило, оно буквально слиплось. И пришла жажда. Точнее я, наконец, обратила внимание на то, как сильно хочу пить.

Ситуацию спасла появившаяся в дверях невысокая полноватая круглолицая женщина в простом длиннополом серо-коричневом платье, фартуке и прятавшем волосы чепце.

При своих габаритах, она была удивительно подвижная, плавная и какая-то текучая, что ли, — как ртуть. Или как лебедица, которая скользит по зеркальной глади с невообразимой грацией, и никто не замечает, как быстро-быстро она работает под водой лапками.

— Сейчас, детонька, — пампушка проплыла к окну, заполняя пространство жизнью, и распахнула шторы.

Глаза резануло солнечным светом. Я опять закашлялась.

— Водички? — участливо спросила она, бросаясь к столику со стоявшим на нём кувшином.

Я опять разлепила веки, повернула голову и осторожно кивнула, не решаясь больше издавать звуки. Со лба на правый глаз тут же съехала почти сухая уже тряпка, которую я и заметила только из-за этого.

— Сейчас-сейчас. Очнулась моя детка, — причитала женщина, приподнимая мою голову и по глотку вливая спасительную воду в рот.

Боже мой, никогда ещё простая вода не казалась такой вкусной, такой живой.

А комнату тем временем заполняли какие-то люди.

Седоватый худощавый мужчина лет пятидесяти, растерянно улыбаясь и моргая мокрыми глазами, порывисто присел на табурет, стоявший возле кровати. Затем, как будто то ли не зная, куда себя деть, то ли стесняясь переполнявших его эмоций, огляделся по сторонам и притянул к себе мальчика.

— Вот видишь, Тео, наша Таис проснулась. Я же говорил тебе — она сильная. Теперь всё будет хорошо. — крепко-крепко прижимая к груди малыша, горячо зашептал он ему на ухо.

Голос его всё-таки подвёл — сорвался, и мужчина, судорожно всхлипнув, мягко подхватил мою руку и осторожно поцеловал. В ладонь упала тёплая слеза.

Я ничего не понимала. Но тоже жутко захотелось заплакать. Столько душевности и переживательности исходило от этих людей. Ото всех, кроме горделивой блондинки, стоявшей за его спиной. В её глазах читалось, пожалуй, лишь облегчение.

— Прости меня, дочка, — руки мужчины дрожали, губы не слушались, — я так мало был с тобой. А потом… потом так испугался тебя потерять…

— Пойдёмте, Рауль. Таис необходимо отдыхать. — не допускающим прений тоном заявила блондинка и, шумно зашуршав юбкой, подалась к двери.

— Да, дорогая. — погладив меня по волосам, мужчина поднялся вслед за ней, увлекая за собой оглядывающегося пацанёнка.

— Сейчас, детка, я бульон согрею и покормлю тебя. — пышечка поправила одеяло и тоже потекла на выход.

Я облегчённо выдохнула. Правда ненадолго. Не успела я не то, чтобы переварить, а даже рассортировать полученную информацию, как в комнату, в сопровождении измождённой худощавой женщины, вошёл пухленький дядька в строгих брюках и жилетке, опасно натянутой на круглом пузике.

— Мамочки, оставьте меня в покое. — мысленно взмолилась я, отвернула голову и закрыла глаза, не желая больше ни в чём участвовать.

Но мужичок, который оказался доктором, даже и не думал отставать. Он деловито пощупал мой пульс, поднимая пальцем веки, в один за другим заглянул в глаза. Потом медленно повел вдоль тела руками, и я заметила — или мне почудилось, мягкое голубоватое сияние исходящее от ладоней.

Впрочем, ничего чудотворного с моим телом не произошло. Было некоторое неприятное ощущение прощупывания. А я вообще не люблю, когда меня без разрешения трогают.

— Экстрасенс ты, что ли? Я уже ничему не удивлюсь. - мысленно ворчала я на доктора — он меня откровенно раздражал, — А чего тогда девочку не спас, раз руками вот так водить умеешь?

— М-м-да, — недоумённо пожевав губами, сам себе сообщил эскулап, — феноменально. Невозможно, но — факт.

Дядька встал столбиком перед кроватью, сцепил толстенькие короткие колбаски пальцев, уложил их на животе и уставился на меня внимательным изучающим взглядом. Он был явно растерян и удивлён. Даже изумлён.

По-моему он никак не мог определиться с ответом не вопрос, почему я до сих пор дышу.

Тётка неопределённого возраста и внешности, которая его привела, тихой статуей замерла в углу, не подавая признаков жизни.

Ещё немного пожевав губами и «пом-м-дакав», доктор покинул комнату, на ходу давая указания последовавшей за ним женщине.

Затем опять вернулась добрая пышечка и принялась кормить меня тёплым жидким бульоном. (Разбавила она его что ли?) В животе заурчало и, если честно, ещё сильнее захотелось есть. Но я, таки, даже немного согрелась.

— Ты ж моя девочка, ангелочек мой, — приговаривала тётка, ловко, но мягко подтягивая меня повыше на подушки. Чувствовалось, что сиделка она бывалая. Наверняка не раз приходилось ухаживать за больными.

Из под одеяла появилось по пояс перетянутое бинтами… как бы это назвать, чтобы себя любимую не обидеть… ладно, и не будем обижать — просто худюсенькое тело с тонкими ручками-веточками в начинающих уже желтеть синяках и длинными пальчиками с короткими синеватыми ногтями.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Это я? Ёжкин кот! — кровь отхлынула от лица, — В чём здесь вообще моя душа теплится?

— Больно, Таюшка? — сочувственно всполошилась пампушечка.

— Страшно! — хотелось ответить ей, но я сдержалась и на всякий случай кивнула.

— Надо покушать, детка, — нежно ворковала она со мной, как с ребёнком.

Вообще, женщина