– Что еще за «люди, принесенные в жертву»?

Кьяра отвела взгляд, а Нейт стиснул зубы, и на мгновение его глаза показались совсем черными. Он неохотно проговорил:

– Мне было семь, когда… возник Квартал. К тому времени я уже научился скрывать, что слышу крики Теней. В самые тяжкие ночи отец говорил моей тетке, у которой мы жили после смерти матери, что меня мучают головные боли. Но тогда я поднял на уши весь дом, тетка была в ярости… Однако я ничего не мог с собой поделать. Не мог вынести исступленных воплей у себя в голове, этого дикого, беспредельного, злобного восторга… Тени словно упивались людским ужасом… Даже когда грабители убили отца, мне не было так плохо, как в ту ночь.

Я вдруг осознала, что меня трясет, а всё тело покрылось мурашками. Ферн глухо добавил:

– Мы все их слышали. Слышали, как они пожирают людей, виноватых лишь в том, что им не повезло здесь жить.

Кьяра, опустив голову, срывающимся голосом объяснила:

– Световой щит в этом месте стал нестабильным и грозил прорваться – по утверждению Гильдии камневидцев, с ним ничего нельзя было поделать. И тогда Совет принял экстренное решение отделить город от этого квартала. Гильдия возвела здесь новый щит, над которым давно работали, он способен удерживать Теней внутри. Потом мосты уничтожили, а на границе квартала и города поставили другой световой щит.

Я хотела задать вопрос, но голос мне отказал. Вместо меня спросил Кинн:

– А как же люди? Их попытались спасти?

Нам никто не ответил.

Мне стало дурно, и аппетит совершенно пропал.

– Но почему?..

Кьяра судорожно вздохнула.

– Они испугались паники. Испугались, что не успеют возвести щиты вовремя.

Ферн вполголоса выругался, а девушка продолжила дрожащим голосом:

– «Если мы не хотим, чтобы болезнь охватила всё тело, надо отрезать руку, как бы больно ни было». Это слова Первой советницы Ликéи, с которыми она обратилась к альвионцам после… случившегося. Для нее благополучие целого города всегда было важнее, чем жизни отдельных людей.

Она резко встала и, подойдя к плите, всыпала промытый рис в закипевшую воду. Вдруг Кинн сказал:

– На улицах не осталось никаких следов от поглощенных жителей: ни одежды, ни прочих вещей… Это вы всё собрали?..

Нейт кивнул.

– Мы похоронили… останки во дворе храма. – Он тихо добавил: – Пришлось вырыть очень большую могилу.

После минутной паузы Кинн снова спросил:

– А витрины тоже вы заколотили? Зачем?

– Один из отступников разбил стекло – наверное, хотел использовать осколок как оружие, – ответил юноша. – После этого мы все витрины и заколотили, на всякий случай.

Собравшись с духом, я задала вопрос:

– А как вы сюда попали?

Нейт очнулся от воспоминаний и обратился к хмурому Ферну:

– Это твоя история, расскажи.

Тот бросил на нас угрюмый взгляд, пожал плечами и заговорил, уставившись в окно:

– Когда Тени только появились в Энтáне, мало кто понимал, что происходит. Знали лишь, что люди стали пропадать. А однажды Тень сожрала моего отца – прямо в нашем доме, на глазах матери. Тень пыталась поглотить и мать, но она выжила.

– Что?! – одновременно воскликнули мы с Кинном.

Значит, не только я смогла пережить нападение Тени?

Ферн вздрогнул, будто на какой-то миг забыл о нашем существовании, потом взглянул на нас и нахмурился.

– Вы же знаете о дремерах? Знаете, почему мы такие?

В голове у меня всплыли слова Утешителя Йенара: «Вина за то, что дети рождаются такими, лежит не на них самих, а на их родителях». Чувствуя, как перехватывает от волнения горло, я произнесла:

– Мне говорили, я стала дремерой из-за матери, но не объяснили почему…

И тут меня словно ударила молния и я как наяву услышала жадный шелестящий шепот Теней у Черного леса.

– Они сказали мне: «Твоя мать должна была стать нашей, но ускользнула от нас – вместе с нашей меткой. Всё рожденное ею по праву наше». Они сами сказали это, но тогда я ничего не поняла… Значит, они пытались поглотить мою мать, но не смогли и взамен решили забрать меня?..

Вскинув голову, я наткнулась на ошеломленные взгляды. Нейт пришел в себя первым:

– Кто тебе это сказал?

Нервно сглотнув, я проговорила:

– Тени.

Нейт растерянно переглянулся с Кьярой и Ферном, и меня прошиб холодный пот.

– А с вами… они никогда не говорили?

Все как один решительно покачали головами.

– Тогда почему?..

Судя по одинаковому недоумению на лицах, ответа ни у кого не было. Я в смятении опустила взгляд в тарелку. Значит, другие дремеры не умеют разговаривать с Тенями?..

В это время закипел рис, и Кьяра задвинула заслонку, уменьшая огонь. Кинн спросил:

– Получается, Тени могут поглотить не всех, но почему?

– Хотелось бы знать… – ответил Нейт, пожимая плечами.

Ферн продолжил рассказывать:

– Мать бросилась к родственникам, но ей никто не поверил, мол, бредни беременной: отец где-то задержался, а она себя накручивает, вот и привиделось невесть что. Тогда она собрала все ценные вещи и отправилась на корабле в Альвион. Она была красива, и, хотя вот-вот должна была родить, один мелкий торговец сделал ей предложение. Он согласился принять чужого ребенка, но потом… родился я. Как говорил мой отчим, только солнце с глаз, как я начинал орать, и так каждую ночь напролет. За это он меня возненавидел. – Голос Ферна звучал отстраненно, будто он говорил о ком-то другом. – Мать поила меня сонными настойками, но они не помогали. Даже как-то раздобыла мне хризалий, да без толку – крики Теней всё равно меня будили.

У меня перехватило дыхание, и перед глазами возник сделанный мамой браслет из зеленоватых хризалиев. Так вот как мама поняла, что я дремера! Малышкой я плакала, слыша крики Теней. Ведь тогда у Зеннона не было разбуженного камнясердца, а был простой световой щит, который не гасил крики. И именно поэтому мама использовала так много хризалиев – меньше не помогало.

Ферн продолжил говорить, и я постаралась сосредоточиться на его словах:

– Когда мне исполнилось восемь, мать заболела и вскоре умерла. Отчиму я и раньше был как кость в горле, а когда в десять лет мой дар так и не пробудился, он совсем озверел. Стал орать, что я проклятое отродье, потом схватил меня и потащил в ближайший храм, а там потребовал, чтобы меня очистили от проклятья. Служители, вместо того чтобы помочь перепуганному ребенку, вызвали Карателей, и те доставили нас с отчимом в Совет. – Ферн от злости стиснул зубы, а потом выплюнул: – Лживые лицемеры! Всё проповедуют о милосердии, но, будь