Анна крестообразно положила вилку на нож.

- Видишь, тоже парочка. - Она кивнула на приборовый икс. - Сыграли свою роль: помогли мне пообедать. И ни один не заплачет, если в следующий раз они попадут на разные столы. Извини, это я размечталась: были бы мы тоже из нержавейки!.. Встретились, выполнили задачу и - по разным столам.

- Я считала, что мне уже удалось и уже не ржавею. Но когда мне заказали новую книгу, я оказалась самым беспомощным сочинителем на свете, потому что моя душа не возвращается. А доктор наш велит написать ему сексуальную сцену! И выбросить Степана Фомича отовсюду, - очень грустно сказала Алина.

- А почему ты не можешь этого сделать - на самом деле, а? - резковато спросила Анна. - Прошли годы. Годы! Напиши книгу о Боге, который оставил тебя в живых. В отличие от возлюбленного, который тебя прибил...

- Не кощунствуй... Слушай, Анна! Давай обхитрим и профессора, и время, и литературу, - предложила Алина воодушевленно. - Давай я буду писать две книги: одну для профессора, а другую для тебя. Ведь у тебя все хорошо, ты защищена, тебе не повредит, если тебе я напишу полный взаправдашный отчет. А профессору - его любимые недокументальные сексуальные сцены в не?обозримых количествах. Давай, а? Только чтобы ты действительно прочитала, ладно?

Анна задумалась и потерла нос - у нее это очень смешно получалось: быстро-быстро, как мышка умывается.

- А господин доктор не рассекретит нас?

- В моем контракте с господином доктором нет ни одного слова, запрещающего мне писать, скажем, дневник - одновременно с той книгой, которую он курирует, - подсказала Алина. - Ведь он не запрещал тебе работать в разных театрах!

- Не запрещал, но я и не смогла бы. Во-первых, он ходил на все мои премьеры. Во-вторых, читал всю прессу обо мне. Он контролировал каждый мой шорох, пока не убедился, что я действительно изменилась и поняла, за что мне ломали ноги. Он вообще каким-то чудесным способом знал все про каждое мое движение.

- Действительно, сыграть два спектакля в один и тот же вечер в одно и то же время ты не смогла бы, - задумчиво сказала Алина. - Но у меня другая специфика. Да, мне проще работать утром, часов с девяти. Заряда хватает часов на шесть. Потом мой занавес - где-то в голове - опускается, и его не поднять никакими молитвами. Но ведь если попробовать распределить время по-умному... - фантазировала Алина.

- Детка, у меня одна сцена на один вечер. У тебя одна голова на одно утро. Есть что-то общее, есть что-то разное. Не будем сравнивать. Но если ты считаешь, что книга для меня, пусть и дневниковая, может быть написана в принципе, почему бы тебе именно ее и не написать для всеобщего обозрения. И никакого профессора! - Анна взмахнула руками, как крыльями. Что-то неуверенное, даже фальшивое, очень фальшивое, было в этом изящном жесте знаменитой балерины.

- Потому что у меня с ним, - ответила Алина подруге, - нерасторжимый контракт. Юридический документ огромной вымогательной силы. Я даже умереть не могу. И с ним я познакомилась по твоей рекомендации. И в его тирании есть свой смысл. И я верю, что он прекрасный знаток своего дела, корректирующего наши дела. Он сказал немало здравых вещей. И я хочу сделать то, что он приказывает! Ведь я вправду безумно боюсь сочинять. Но хочу. Надо. Его измывательства хоть как-то заставляют меня шевелиться.

- Ух разгорелась! - Анна расслабилась, увидев внезапный яростный свет в глазах Алины. - Пиши. Прочту. И все-таки интересно: почему все зашло так далеко?..

Пришла девушка в вышитом фартуке и убрала со стола, одобрительно осмотрев сомий скелет.

- Потому что я не люблю, когда меня убивают, - сказала Алина.

- Ты опять про сердечную разруху? - застонала Анна.

- Нет. Я про уголовное преступление.

- Какое? - чрезвычайно удивилась хрупкая, тонкая, внезапно куда-то улетевшая балерина. - Ведь милиция не нашла никого!

- А вот об этом я тебе и напишу, - решилась Алина. - Про то, как меня пытался уничтожить один хороший человек, известный тебе хорошо, но, если разо?браться, лишь понаслышке. Тот, который был когда-то повелителем...

- Алинушка, но ведь это не твое амплуа. Ты не детективщица. Ты у нас, как раньше изъяснялись, инженер человеческих душ. И туш. Тебе чужды обиды, претензии, ты ведь не дура малолетняя. И любовь еще быть может...

- Не может.

- Люби Всевышнего. Я же сказала: ты уцелела. Ведь это кому-то было нужно... наверное. Что ж ты все время путаешь грешное с праведным! В чем проблема-то?

- Ну уж никак не в муках творчества. И не в дефиците фантазии. Наверное, две ответственности подогревают одна другую: моя перед Богом, моя же - перед собой. Я знаю, что там слышат каждое слово, особенно письменное. Исполняются все желания. Воплощаются все сюжеты. А уж в такие времена, как наши, между тысячелетиями, вообще порочно думать, что ты - творческая единица... Профессор понимает, что страх мой - настоящий страх Божий. И деваться мне некуда. А все-таки так хочется иногда схалтурить и написать что-нибудь разудалое, в моем прежнем стиле, прикинувшись ветошью, дескать, так уж написалось... Но - к профессору определила меня именно ты. Это ведь тоже нужно было кому-то. Наверное!

- Ладно. Извини. Делай как знаешь... Ты ко мне на свадьбу придешь?

- Не издевайся... - вздохнула Алина.

- Ну как знаешь...

Вечером на подступах к своему подъезду она встретила громадного черного кота и только собралась вежливо сказать кис-кис, как увидела тощую рыжеватую крысу. Кот ползком приближался к крысе. Животные мрачно осмотрели друг друга. Внезапно крыса, приняв решение, подпрыгнула вертикально, и кот пустился в позорное бегство. Крыса - за ним. Когда твари скрылись за штакетником, Алина огорчилась: "Как выродилось человечество!"

На лужайке перед соседним домом жило стадо котов. Они спали на траве днем, вопили по ночам, прекрасно питались подаянием, размножались, обнимались, облизывались и абсолютно не реагировали на громадных вороватых ворон, регулярно заглядывавших на кошачье лежбище за очередной сосиской. Это пушистое скопище до того разленилось, что, казалось, приди к ним стайка мышек сама, на блюдечке с каемочкой, они только чуть приоткроют томные глаза - в удивлении: что за странный десерт пожаловал?

В сторону лужайки и рванул трусливый черный котище, с которым не успела поздороваться Алина. Очевидно, надеялся спастись от крысы у своих.

"Как грустно, - думала Алина в лифте, - что московские коты теперь не ловят мышей! Как это печально..."

О вреде воспоминаний

С утра - прогулка и раздумья.

"А вот надо ли ей знать об этом? - с тревогой рассуждала Алина, топая по черному асфальту и золотым листьям. - Девушка счастлива, порхает по сценам мира, завтра выйдет замуж, переедет в новый дом, а тут вдруг я - ба-бах! ей по нервам своим несвежим детективом, в котором - тем более - ничего пока и не доказано..."