другом исключительно во время подобных мероприятий, то даже ради того, чтобы перемыть кости не особенно то и используешь чей-то промах. И, поверь, манеры, у меня не самые ужасные. Там такие персонажи встречаются — ты бы точно была в шоке. И вообще, там обычно такая тоска смертная, что даже хочется, порой, чтобы кто-то для разнообразия, к примеру, вилкой в зубах поковырялся или учудил что-нибудь этакое.

— Ужас! Куда катится этот мир! А у тебя не только манеры ужасные, но еще и любовь вечно нести всякий вздор! — с возмущением сказала бывшая служительница высокого искусства.

Так как обе дочери уже успели ее расстроить, Екатерина Андреевна решила обратиться к внучке, своей надежде и отраде, продолжательнице благородной традиции.

— Александра, ты сегодня как воды в рот набрала. Как твои успехи?

— Нормально, бабуль. Все хорошо. Просто немного устала. Сегодня занятие по хореографии было очень сложное. Гиенов… Вероника Евгеньевна была очень недовольная. Еще недоволнее чем обычно, — Саша прикрыла рот ладошкой, скрывая улыбку при воспоминании о багровеющей от злости и орущей все громче и громче хореографичке. — Заставила всех дважды каждую позицию отрабатывать.

Екатерина Андреевна едва заметно улыбнулась, на этот раз кивая с одобрением.

— Вероника Евгеньевна хочет чтобы вы добились результата, поэтому ведет себя с вами строго, заставляет работать. Для вашего же блага, — нравоучительным тоном сказала она. Во взгляде обращенном на внучку была заметна гордость. — Старайся, Александра! Старайся. Трудись и добьешься результата.

Тонкий, будто иссохший палец с выглядевшим на нем слишком большим и тяжелым старинным перстнем, вытянулся вверх.

— Работать, работать и работать, не жалея себя — вот залог успеха!

— Да, бабуль, — Саша кивнула.

Ольга беззвучно фыркнула, еле сдерживаюсь, чтобы не высказаться, что преподавательница ведет себя со своими ученицами не строго, а по хамски. А мать будущей покорительницы сцены сидела с еще более отсутствующим видом, чем в начале вечера и никак не отреагировала на слова матери.

Выпорхнув из за стола Ольга обратилась к витающей весь вечер в облаках сестре.

— Думаю, пора убрать со стола. Все наелись и даже объелись, вряд ли кто-то еще что-то будет. — Похожий на спелую черешню карий глаз многозначительно подмигнул хозяйке дома. Очнувшись от задумчивости, Вера тоже поднялась.

— Да. Думаю можно убирать… — без особого энтузиазма сказала она. Ей ничего не хотелось обсуждать. И с Ольгой в том числе. А та явно намерена, как она это очень ловко умеет, выведать что произошло…

Собрав посуду сестры удалились на кухню.

— Сейчас будет чай! Чайник уже поставили… — крикнула Ольга в сторону гостиной и плотно прикрыла дверь, на случай если мать или Саша решат прийти за чем-нибудь на кухню.

— Спасибо, — вяло улыбнувшись сказала Вера Сергеевна. — Сцена с пирогом ведь была спектаклем, чтобы спасти меня от мамы.

Ольга повела изящными плечиками.

— Ну, наша маман, уж если вцепится, то все. Приходится импровизировать, — усмехнулась Ольга. Внимательно вглядываясь в кажущееся сегодня невыразительным и бесцветным лицо старшей сестры, она требовательно сказала:

— Все! Давай, колись! Что там у тебя такое? Ты же знаешь, я еще хуже чем мама.

Вера Сергеевна вздохнула и неожиданно, прижав ладони к лицу разрыдалась.

— Мы подали заявление… на развод!.. Давно к этому шло… Но вот все как-то думала, уладится, утрясется… Аааа!..

Она всхлипнула и взглянув на Ольгу покрасневшими от слез глазами добавила:

— А как же Сашка? Как она?!..

— Урод! — Достав из кармана пачку, сердито сказала Ольга. Она чиркнула зажигалкой и затянулась глубоко и с наслаждением.

Вера Сергеевна испуганно покосилась на нее.

— Мама будет недовольна, ты же знаешь она не любит… — гнусавым от недавних рыданий голосом сказала она.

— Ну и ладно, — небрежно отмахнулась Ольга, делая очередную затяжку. — Она всегда чем-то недовольна, ты же тоже ее знаешь.

Вера Сергеевна печально вздохнула.

— Я не знаю как быть, Оль. Просто не знаю как быть и что теперь делать…

— Дать этому козлине хорошего пенделя, вот что делать. Пусть катится к чертям собачьим. Скатертью дорога!

Она положила руку на плечо сестры и твердо сказала.

— Он не стоит твоих переживаний и ты об этом знаешь, — и затем, уже очень мягко с сочувствием добавила, — просто сейчас ты не в состоянии думать спокойно и понимать очевидное. И мне так жаль, Верка, что тебе приходится через это проходить. Если бы я могла помочь, я бы помогла. Но единственный кто может помочь любому из нас в такой ситуации — время. Неумолимое, безжалостное и при этом милосердное время…

Вера Сергеевна судорожно вздохнула и вытерла заплаканные глаза салфеткой. Она внимательно посмотрела на непривычно посерьезневшую младшую сестру. Такое впечатление, что Ольга не просто успокаивает ее, а будто делится опытом. Тем, что было пережито ею самой… Возможно ли подобное, Вера Сергеевна не знала. Она, в отличие от Ольги не обладала способностью «просвечивания» рентгеновским лучом мыслей и душевного состояния окружающих. Было невыносимо грустно. От всего сразу… Почему в жизни не бывает все хорошо?…

Ольга поднялась.

— Пойдем, а то маман сейчас начнет метать громы и молнии, что мы такие копуши и так долго не подаем чай. Очередное нарушение этикета.

На красивом лице вновь сияла безмятежная ослепительно прекрасная улыбка красивой, уверенной в себе женщины, жизнь которой полностью удалась, на зависть всем…

Глава 4

По бледно желтым стенам класса пробегали солнечные зайчики. Из приоткрытого окна доносились звуки весеннего дня, наполненного светом, теплом, щебетом птиц, голосами прохожих, фырканьем машин.

— … именно в этот период американская школа балета окончательно обретает ту форму, которой она представлена и на сегодняшний день…

«Теорию балета» любили все девочки, без исключения. Правда, причины этой любви были различными. Большинству нравилась возможность просто отдохнуть, сделать передышку в нескончаемом совершенствовании и оттачивании мастерства танцовщиц. Так редко можно было просто посидеть, расслабиться, и позаниматься какими-то своими делами, на которые у юных балерин никогда не оставалось времени. Пока преподаватель, спокойный, доброжелательный и абсолютно невозмутимый старичок, со множеством степеней и званий в области искусства, Илья Николаевич рассказывал очередную тему, можно было спокойно посидеть в телефоне. Потому, что Илья Николаевич всегда всем обязательно ставил зачет, считая, что раз присутствовали на занятиях, значит хоть что-то там в головах, в любом случае, отложилось. А если уж предмет неинтересен, так зачем тратить время, силы и нервы, занимаясь зубрежкой, «бездушным» заучиванием информации, которая, в связи с отсутствием интереса, в любом случае, выветрится сразу же после того, как тема будет сдана. Илья Николаевич был твердо убежден, что жить нужно «в радость». Ни к чему совершать насилие над собой.