– Звучит чудесно. – Кэрри закрыла глаза, силясь вспомнить что-нибудь. Но ничего не вспоминалось. – А достопримечательности?

– Достопримечательности? – повторил Макс, потом беспомощно развел руками. – Разве Париж можно разделить на них? Там было так красиво, Кэрри. Сена и мосты, парки с весенними цветами и скверы. Небосвод. Все эти крыши и шпили церквей. Весь город просто пропитан историей.

– Так тебе правда понравилось там? – едва слышно прошептала Кэрри.

У нее по коже побежали мурашки. Рассказ об их медовом месяце звучал очень романтично, именно так, как она всегда мечтала.

– И это был весенний Париж? – уточнила она. – Это был май, да?

– Ты настаивала, чтобы мы поехали именно в мае.

– Это всегда был мой любимый месяц.

– Я знаю.

Они неуверенно улыбнулись друг другу.

– Ты же не сочинил все это, правда? – спросила она. – Про Париж?

Макс нахмурился:

– Конечно нет. Зачем мне?

Она пожала плечами:

– Не знаю. Это так тяжело – ничего не помнить. Честно говоря, весь этот рассказ о медовом месяце в Париже кажется мне обманом, ведь я ничего не помню.

– Ну, все может измениться в один момент.

В свете свечей она увидела его симпатичную улыбку.

– Память вернется, Кэрри, вот увидишь.

– Да. – Она знала, что не должна терять надежду. Кроме того, у нее амнезия всего один день. Она верила, что память в конце концов вернется. И вообще, ведь так интересно, каково это. Все сразу, как вспышка света? Или память будет возвращаться по кусочку, по частям, подобно тому, как пазлы складываются в единую картинку?

Терпение, Кэрри.

– Расскажи мне еще, – попросила она. – Мы пили кофе в этих маленьких кафе на набережной под полосатыми маркизами?

– Каждый день. И ты полюбила парижский горячий шоколад.

Она попыталась представить вкус горячего шоколада. На мгновение его насыщенный вкус появился у нее на языке, но она не была уверена, реальные ли это воспоминания или ее воображение. И в итоге сдалась.

– А нас обслуживали красивые официанты в белых накрахмаленных нарукавниках?

– Точно, и говорили на удивительно хорошем английском.

– Но с очаровательным французским акцентом?

– Да, и это тоже. – Макс прищурился и насмешливо улыбнулся. – Ты прямо млела от их акцента.

– А ты ревновал?

Он хохотнул:

– Вряд ли. У нас же был медовый месяц.

Их медовый месяц. В ее голове снова вспыхнула картинка: они в кровати. Она почти видела их нагие тела, предвкушение…

На этом месте занавес опускался.

Она совершенно не представляла, каково это, прикасаться к Максу, целовать его, знать форму его мышц, текстуру кожи. Как его большие руки могут гладить ее. Каково это, заниматься с ним любовью.

Она снова тяжело вздохнула.

– Тебе пора спать, – заметил он.

– Ты сейчас говоришь как мой папа.

– Не папа, а сиделка.

– Да, – эти слова поставили ее на место. Она – больная, а Макс разумно и ответственно следует указаниям доктора, следит, чтобы она много отдыхала.

Они собрали тарелки и столовые приборы, отнесли их на кухню. Пока Макс загружал все в посудомоечную машину, Кэрри приняла душ в роскошной огромной ванной. Макс привез для нее ночной халат – голубой хлопок, оборки с белой английской вышивкой и шнуровкой. Кажется, сегодня вся ее одежда была либо милой, либо очень изысканной. Ничего вызывающего, вроде фиолетовых штанов и зеленых футболок, в которых, насколько могла помнить, она любила спать.

Кэрри нашла пушистый банный халат в шкафу, надела его, скромно завязав на талии, прежде чем выйти в гостиную и пожелать Максу спокойной ночи.

Он расслабленно сидел на диване, смотря по телевизору какое-то шоу с приглушенным звуком, но встал, когда она вошла в комнату.

– Спасибо за обед и за заботу обо мне сегодня.

– Пожалуйста. – В его глазах промелькнула смущенная грусть.

У Кэрри внезапно перехватило горло. Макс расстроен тем, что она ведет себя не как его жена? Ну а чего он ждал от нее сейчас? Чтобы поцеловала его на ночь?

Он подошел к ней по тростниковому ковру, и она задрожала, представив, как их губы встречаются в поцелуе. Интересно, какие у него губы? Теплые? Он обнимет ее и прижмет к своему твердому большому телу?

Даже сквозь толстую ткань халата она почувствовала, насколько теплые и сильные у него пальцы, когда он положил руку ей на плечо.

– Спокойной ночи, Кэрри. – Он дружески потрепал ее по плечу и отступил назад.

Вот так.

Даже не чмокнул в щечку. Надо же, какой заботливый. Она поняла, что должна быть ему благодарна, поскольку нуждалась в заботе и хотела ее.

Тогда почему она чувствует разочарование?

– Спокойной ночи, Макс. – Кэрри слегка улыбнулась, помахала рукой, повернулась и пошла в свою комнату.

Макс перестал сдерживаться и выдохнул, взял пульт от телевизора и выключил его, вышел на балкон. Стоя у перил, он смотрел на темную атласную воду. Морской бриз, слегка влажный и прохладный, обдувал его лицо. В горле стоял ком, глаза щипало.

Черт возьми.

Кэрри едва не убила его здесь. Она выглядела такой беззащитной, стоя посреди комнаты в халате и босиком, с нервной улыбкой, подрагивающей в уголках рта. Такая красивая.

Он чувствовал, что, если бы он обнял ее, она не стала бы отбиваться. В момент слабости он почти убедил себя, что судьба вернула ему прежнюю Кэрри, девушку, которую он когда-то безоговорочно полюбил.

Все эти разговоры об их медовом месяце обернулись настоящей пыткой. Такие мучительные, страстные воспоминания. Было так соблазнительно воспользоваться ее неведением, притянуть к себе и поцеловать, вновь почувствовать ее в своих руках, такую мягкую, женственную и чувственную. Снова насладиться несдерживаемой свободой и восторгом прежних счастливых дней.

Показать ей все, о чем она скучала.

Но воспользоваться ее положением сейчас не слишком ли поздно? Да и стоит ли, ведь он все равно знает, что память к ней вернется, а с ней и все ее горькие обиды.

Он сжал перила, представляя тот отрезвляющий момент, когда Кэрри все вспомнит. Он почти видел, как любопытство, сияющее в ее глазах, тает, сменяясь растущим пониманием и цинизмом. И, вполне возможно, гневом.

У него вырвался тихий стон. Это была жуткая ситуация – заполучить Кэрри назад, беспомощную и нуждающуюся в нем. Просто немыслимо.

Однако выбора нет. Ему придется пройти через это. Пока жена нуждается в нем, он должен сделать все, что может, для нее, а потом со смирением встретить шторм, который неминуемо последует.