Художник несколько минут молчал, затем церемонно поклонился.

— Лучшего выбора Ваше величество сделать не могло. — серьезно произнес он.

Апрель 1582 г. Плаймар, столица Беота

За свинцовым решетчатым переплетом окна капал дождь. Толстые струйки воды нехотя скатывались по слюдяным ромбикам, подсвеченным изнутри красно-сине-желтыми разводами. В солнечный день они создавали впечатление волшебного фонаря, и по всей комнате прыгали разноцветные зайчики. Но сегодня было пасмурно. Ранняя весна в Беот всегда приходила с дождями и сыростью. Преимущество морской, портовой столицы в эти дни оборачивалось для Плаймара цепью неудобств. Люди прятались по домам, матросы, не имея возможности вывести суда из гавани, пили в глубоких погребах крепкое темное пиво, а серые волны продолжали швырять о берег мелкое крошево льда.

Свечи нужно было жечь весь день, камин чадил от сырых дров, а в комнате стояла такая сырость, что не помогали даже чулки из овечьей шерсти. Старая королева Этгива, опираясь на увесистую буковую палку, прогуливалась от окна к столу и обратно. Ей было за шестьдесят. Не мало для матери такого короля как Дагмар! Ведь он мог свести ее в могилу еще своим рождением: этот маленький носорог чуть не выворотил женщину на изнанку. Да, ей было что показать миру: ее чудо, ее чудовище! И всегда за ним нужен был глаз да глаз, даже теперь. Нет-нет да и случится что-нибудь, требующее вмешательства старой Этгивы.

Тучная, убранная в просторное платье из рытого лилового бархата с золотым шитьем и черный траурный чепец, вдовствующая королева производила внушительное впечатление. Когда-то она была красива, только хищный крючковатый нос портил ее по-беотийски сдержанный облик. С годами лишь этот нос и остался приметной чертой на обрюзгшем лице. Траур Этгива носила уже сорок лет и привыкла к нему, как солдат привыкает к форме. Управлявшая в малолетстве сына страной, она и сейчас не утратила властной, горделивой повадки, всегда следила за собой, каждое утро протирала кожу кусочком льда, чернила давно выпавшие брови и румянила восковые щеки. Ее маленькие холеные ручки, уже тронутые старческой кривизной суставов, цепко держали двор Дагмара, а тайные соглядатаи королевы могли поспорить в осведомленности с агентами самого государя. Этгива знала все, но умела лишь изредка в игре с сыном швырнуть на стол козырную карту своих сведений. Это до сих пор дарило ей маленькую радость соучастия в жизни.

— Нашел, Ваше Величество. — старый секретарь вдовствующей государыни, такой же дряхлый, как она сама, и исполнительный, как в дни их общей молодости, положил перед ней на стол пожелтевшие кожаные рукописи. — Хроники Сальвской войны, Ваше Величество. — секретарь поклонился. — Первой Сальвской войны. — добавил он. — Времен короля Рэдрика.

— Хорошо. Ступай.

Этгива извлекла из замшевого мешочка у себя на поясе круглые зрительные стекла, соединенные изящным кипарисовым ободком, и погрузилась в чтение. Больше часа она шелестела увядшими страницами. Двадцать лет — не великий срок, но в годы смут писали на плохом, не раз побывавшем в употреблении пергамене, стирая с него прежний текст. Наконец, королеве показалось, что она зацепила что-то важное. Шевеля блеклыми губами, старуха вновь поползла по нечетким строкам. «В лето 1562, в соборе аббатства св. Гервасия близ города Гранара нечестивый король Рэдрик Красная Шея, враг всех добрых христиан, обручил свою дочь принцессу Хельви Рэдрикон с сыном изменника, герцога Западной Сальвы Алейна Деми Харвеем, XII лордом Деми и наследником западносальвского престола. Обряд совершил…»

Такой удачи Этгива не ожидала. Не даром в ее голове крутилось, как лиса в норе, смутное воспоминание, которое она никак не могла поймать за хвост. Было же, было что-то, ни при каких условиях не позволявшее состояться столь опасному для Беота браку королевы Гранара с владыкой Фомариона. Теперь все встало на свои места.

— Есть! — вдовствующая королева ударила в ладони и, позвав скорохода, немедленно послала его за Дагмаром.

Ждать пришлось долго. За окном небосвод уже потемнел, дождь все лил и лил, мягко шурша по слюде и дробью отбивая по свинцовой окантовке подоконника. Свечи на столе Этгивы уже потухли, а сама она погрузилась в тревожный старческий сон, похожий на минутное забытье. Наконец, дверь скрипнула.

— Матушка?

Король Дагмар VIII на цыпочках проник в комнату и в слабом свете догорающего камина увидел грузное тело вдовствующей государыни, дремавшей в покойном кресле, обложенном подушками.

— Я ждала Вас три часа. — с укоризной произнесла старуха.

— Прошу прощения, Ваше Величество. — неуклюже поклонился король. — У меня были неотложные дела.

— Неотложные дела под юбками леди Бертальды? — хмыкнула старуха. — Вот твои неотложные дела. — она потыкала скрюченным пальцем в желтую пергаменную рухлядь на столе.

Король не стал говорить матери, что леди Бертальда уже пять лет, как казнена вместе с мужем и родней по обвинению в государственной измене. (измена государству или измена государю — не все ли равно?) Имущество знатной куртизанки, включая и подарки царственного любовника, конфисковано в казну и давно разошлось по рукам новых пассий Дагмара. Неужели она не знает? Нет, Этгива знает все, просто считает ниже своего достоинства запоминать имя очередной шлюхи сына.

— Итак? — король ждал, когда она заговорит.

— Сядь, мальчик. — старуха указала на пуф у своих ног, и Дагмар покорно опустился там.

Этот грузный, лысеющий человек на пороге сорокапятилетия, сменивший семь жен и казнивший половину своих министров, до сих пор сохранял по отношению к матери подобие нежности и послушания. Она же восхищалась своей плотью и кровью, чтобы Дагмар ни делал: снаряжал корабли или бесчестил фрейлин. Во истину, ее мальчик был Чудом Света! Он знал восемь языков, писал сонеты и сочинял музыку, покровительствовал поэтам, художникам и мореплавателям, с царской роскошью отстроил столицу… Все это не мешало ему быть самым жестоким тираном в истории Беота. Дагмар ходил по земле так, что она прогибалась под его тяжестью. Росчерком пера менял законы, к которым привыкли из-за их древности. Его жены одна за другой сложили головы на эшафоте, потому что не могли родить наследника. С последними четырьмя король жил без благословения церкви, поскольку ни один епископ даже под страхом смерти не желал смириться со столь чудовищным нарушением божественных постановлений о браке.

— Зажги свечи. — сказала Этгива. — Я хочу показать тебе кое-что. Это старые хроники Сальвской войны. Кажется, я нашла то, что поможет тебе расстроить помолвку королевы Гранара с этим фомарионским завоевателем.

Дагмар, высекавший искру, не сдержал дрожь в руках и уронил кремень.

— Осторожнее! — прикрикнула на него мать. — Ты сожжешь собственный шанс! — она потрясла перед носом у сына куском пергамена. — Читай.

Несколько минут в комнате Этгивы слышалось только потрескивание прогоревших дров в камине. Потом стены сотряс торжествующий рев короля.