Элай вертко двигался вокруг противника, демонстрируя свою готовность защищаться в любом положении и походя атаковать. На самом деле и защиты, и атаки были призваны всего лишь замаскировать ожидание ошибки врага, ожидание удобного момента, когда можно будет безнаказанно нанести болевой удар в одну из «особых точек слабости». По этой части Элай был докой: «Зачем уметь все, когда нужно уметь самое действенное?».

Элай рассудил верно: его подвижность и врожденная гибкость то и дело ставили супротивника в положение, совершенно непригодное для атаки. Попробуй-ка ударить кулаком вьющегося мотылька! Во время очередной попытки провести скользящий «крюк» воин неловко раскрылся и Элай наконец ударил.

Противник крякнул и грузно отскочил, вдобавок еще и неловко оступившись. Еще мгновение – и за свою неловкость детина поплатился сломленной защитой. Носком правой ноги Элай нанес ему два удара: в правое колено, чуть ниже коленной чашечки, и в живот, на три пальца ниже сердца.

Боец взвыл от боли. Элай ликовал. Впрочем, преимущество, которое получил Элай, было тут же компенсировано ответным обманным выпадом противника, быстро совладавшего со своими эмоциями. Тут уже и сам Элай, окрыленный быстрой удачей, едва удержался на ногах.

Зрители молчали, напряженно наблюдая за ходом боя. Даже девушки, укутанные в облака черного газа, перестали лущить свои сладкие орехи. Да и противник Элая, поначалу такой вальяжный и невозмутимый, теперь, казалось, занервничал.

Боец, с которым жребий свел Элая, следовал Путем Стали с самого своего рождения. Он не знал других Путей ибо, как и всякий Гамелин, был прямодушен и презирал чужое.

Элай воспитывался иначе. Сармонтазара не знала Путей и мало смыслила в презрении. Каждый брал от боевых искусств соседних народов, враждебных кланов и наемных учителей все, что было ему по вкусу. А потому даже Элай на своем недолгом веку успел освоить немало чужих хитростей. И хотя его противник был силен, Элай понимал: не будь он настолько тяжелее его, лежать бы ему давно опрокинутым на спину.

Элай продолжал кружить взад-вперед еще некоторое время, пока его противник не решился на смену стиля. Он неожиданно присел на корточки и, опершись на выставленные за спину руки, ловко выбросил ноги вперед, целя Элаю в пах.

Мимо. Разумеется мимо. Там, где мгновение назад был Элай, теперь была лишь его тень.

«Кто учил его лягаться? Не иначе как вьючный осел», – самодовольно усмехнулся Элай. Увы, он не заметил, что во время этого топорного маневра его противник исхитрился подобрать с земли увесистый голыш.

Кое-кто из зрителей заметил это, но поднимать шум не спешил. Чего ради? Ведь Элай был всего лишь чужаком, обласканным гостеприимным Хозяином Дома. А вот его дюжий противник, опытный вояка, дослужившийся до сотника еще во время захвата столицы, слыл компанейским выпивохой и балагуром, словом – большим авторитетом в Наг-Нараоне.

Удар слева. Еще удар. Жесткая защита. Левая рука Элая парирует удар, направленный в печень. Элай пытается продолжить движение на отход, но… его правая рука уже не в силах сдержать новой атаки противника и безвольно опускается.

Кулачище сотника тараном врезалось в правую скулу Элая… – Ох-х-х! – Мамочки! – Это ж надо-то! Среди зевак идет неодобрительный ропот. Зрительницы подхватываются с сидений.

Герфегест в досаде хлопает себя ладонью по колену и тоже встает.

… Элай все еще отчаянно пытается удержать равновесие…

«Победа – это равновесие. Жизнь – это равновесие. Смерть – это когда равновесие разрушается», – внушал Элаю наставник, гневно сверкая глазами.

Элай медленно переносит вес тела с правой ноги на левую, пытается правильно провести перекат со стопы на пятку, но тщетно. Тяжеленный кулак врезается в его грудь снова. – На этот раз не встанет, голуба, – шепчет кто-то.

Зрители сочувственно кивают. Мол, как бы там ни было, но ведь судьба, что вы хотите, судьба.

Элай пришел в себя нескоро.

Голова гудела, в ушах шипели голодные аспиды, губы склеило кровью.

Элай осторожно приоткрыл глаза.

Его затылок покоился на кожаном валике для сидения, который участливо поднесла пострадавшему одна сердобольная дама из свиты госпожи Харманы. Ее служанка брызгала в лицо Элаю водой из серебряной фляжки.

– Какой красавчик!

– И глаза такие ясные-ясные!

– Синяки на лице – это ничего. Главное-то у мужчины пониже будет!

– Но кровищи-то сколько натекло!

– Этот здоровый – просто изверг, я не знаю! Эдак на Игрищах нам и выставить-то некого будет – загодя друг дружку перекалечат!

Дамы кокетливо охали, щекоча босые ноги Элая шелковыми подолами своих платьев. Девушки помоложе – молчали, пытливо всматриваясь в лицо страдальца.

Там, где только что отлупили Элая, теперь сцепилась другая пара. Похоже, судьба Элая никого, кроме дам, особенно не интересовала.

«Привыкшие, видать, к таким раскладам», – сообразил Элай.

Он поискал глазами Герфегеста. Но Герфегеста не увидел.

Зато Элай увидел нечто лучшее, в тысячу крат лучшее. Он увидел госпожу Харману. На глаза Элая навернулись немужественные слезы.

Хотя движения Харманы были легки и быстры, выглядела она встревоженной, если не озабоченной. Элай присмотрелся. Кажется, Хармана торопилась… к нему. Именно к нему!

Теперь на ней не было черной вуали. Волшебные серебристые волосы вольно развевались на ветру, как тогда, в зеркале. Хармана почти бежала, подобрав обеими руками юбки из тончайшего черно-синего шелка. Глаза Хозяйки Гамелинов показались Элаю грустными. Но даже ему, самонадеянному фантазеру, не хватило дерзости заподозрить, что это его позорный обморок вывел госпожу из душевного равновесия.

– В добром ли здравии сын Элиена и Гаэт? – поинтересовалась Хармана, участливо положив руку на лоб обезумевшего от счастья Элая.

Он прочистил горло. «Нужно что-то сказать. Нужно как-то намекнуть ей. Нужно… Сейчас или никогда.»

– М-м-м… умоляю… зовите меня Элаем, госпожа, ведь я так люблю вас… – брякнул Элай и, тут же испугавшись собственной смелости, добавил: – … Чистой любовью кровника…

– Элаем? Конечно! Конечно, я буду звать тебя Элаем. Ведь я тоже люблю тебя, – светозарно улыбнулась Хармана.

То, что она сделала потом, не укладывалось в тесные рамки приличий, вдолбленные в голову Элая наставником по Праву Народов и этикету.

Хармана изящно склонилась над распростертым Элаем, убрала потную прядь с его правильного лба молодого повесы и… поцеловала его потрескавшиеся, залепленные спекшейся кровью губы. Поцеловала вдумчиво и, как показалось Элаю, довольно бесстыдно. Она сделала это на глазах у всех, кто стоял рядом, но во взгляде Хозяйки Гамелинов не было смущения.