– Вовсе нет, – не меняя экспрессии, ответил Шура, – речь всего лишь о качестве жизни. Не важно количество твоих лет, важно лишь их наполнение, содержание. И что остается после тебя.

– Боюсь, что мне такая теория подвигов не подходит. Я считаю, что качество жизни есть то, что тебя конкретно заводит. От чего ты балдеешь, и от чего тебя плющит так, что ты тарелкой становишься. А так, как ты рассуждаешь… Ну, кучу всего успеешь. А выяснится, что эти твои «дела» никому-то и не нужны. А перед смертью даже вспомнить нечего…

Шура пожал плечами, показывая, что они находятся на разных полюсах.

– Все, что ты делаешь, нужно только тебе и никому больше. Ну а что касается качества жизни, так ты ведь не станешь возражать, что жизнь всякого больного человека нельзя назвать качественной? Больной человек проводит время в борьбе с болью и мучительными переживаниями. Тогда как здоровый человек способен совершить много полезного и для собственной личности, и для окружающих. А уж от этого можно отталкиваться – дальше, после того как человек становится здоровым, он сам и решает, как ему распорядиться своей жизнью.

– Да уж, бесспорный аргумент, – согласился Лантаров, вспомнив свое ужасное положение в убойной палате, трехмесячное лежание почти без движения в мрачной дымке своих тревог. – Ради того, чтобы забыть о больнице и болезни, я готов потерпеть без мяса. Хотя, откровенно говоря, я бы от сытной котлеты или жирного свиного шашлыка с кетчупом не отказался бы.

– Хорошо, – неожиданно с улыбкой согласился Шура, – я тут скоро собираюсь к Евсеевне по делам, так что мяса для шашлыка я раздобуду.

Лантаров промолчал, не зная, как реагировать.

Наконец настало время, когда Шура показал ему свою комнату, которую почему-то называл залом откровений. Лантаров и сам мог бы заглянуть туда во время отсутствия хозяина, но постеснялся. В нем в равных пропорциях возрастало уважение к этому странному человеку и непонимание вычурных правил его жизни. Через неделю пребывания в лесной, как он называл, келье Лантаров уже мог перемещаться по дому на костылях, не рискуя упасть, но еще опасаясь полностью стать на ноги. Выглянуть на улицу он тоже не решался. В последние дни похолодало, а теплой одежды у него не было вообще – носил он предложенный хозяином дома свитер и спортивного типа брюки. Кроме того, он опасался, что реакция на него Тёмы может оказаться неадекватной – мохнатый теленок с громадными клыками, упрямым взглядом казался ему непредсказуемым зверем, частью пугающего, заметенного снегом леса.

Комната Шуры поразила гостя еще больше, чем другие помещения этого необычного жилища – она походила на место для какого-то туземного таинства. Он ожидал увидеть в ней все, что угодно, только не вызывающую пустоту. Она была крохотная, приблизительно три метра длиной и столько же шириной. В одном углу стоял единственный предмет мебели – маленькая табуретка с какими-то сосудами из желтого металла на ней – они походили на глиняные горшки, в которых сельские бабушки размельчают деревянной палочкой ингредиенты для изысканных блюд. В другом углу прямо на полу лежало несколько свертков и подушек, какие иногда можно обнаружить на диване. «Не хватает еще только барабана и бубна, – подумал гость с сожалением, – а я-то думал…» Большие окна с двух сторон впускали так много света, что с непривычки Лантаров даже поморщился. На стенах рядом с окнами и около входной двери висели уже привычные глазу плакаты с надписями и какие-то замысловатые рисунки с непонятными геометрическими конструкциями и симметрично расположенными дольками, похожими на листья загадочных цветов. А вот еще одна стена, которая была напротив двери, оказалась сплошь покрыта зеркалом. Лантаров опешил, увидев в зеркале вопиющую, душераздирающую фигуру инвалида, глубоко усадившего свои подмышки на симметрично поставленные костыли. «Неужели я успел превратиться в карикатуру на человека? Я! Тот человек, который испытал всю полноту жизни, умел легко, играючи управляться с бурным течением столичной жизни. Во что же я превратился? В кусок скрюченной проволоки с человеческой головой», – так думал он, глядя на себя в зеркало, и потоки ярких картин успешной жизни пронеслись перед его застывшим взором. Он всматривался в свои запавшие, ожесточенные глаза, точно престарелый чемпион, взгляд которого случайно наткнулся на медали – свидетельства былой славы, усугубляющие горечь теперешней немощи.

– Ну что, позанимаемся немного?

Голос Шуры, показавшийся еще более хриплым, чем обычно, оторвал его от размышлений. Смысл слов не сразу дошел до его помутневшего сознания, похожего на компьютер, запущенный на перезагрузку. Когда же парень понял крамольный вопрос, глаза его еще больше округлились, и возникло непреодолимое желание огреть стоявшего человека костылем.

– Не переживай, ничего страшного не произойдет, – успокоил Шура, который, вероятно, понял смуту в душе своего подопечного, – ты ведь сидишь за столом. Так что давай попробуем посидеть тут.

И с этими словами Шура прошел в угол комнаты и взял несколько плотных подушек и валиков разных размеров.

– Ты уверен, что это мне нужно? – неуверенно и робко спросил Лантаров, – мы ничего не повредим? Может, мы попробуем сделать это завтра?

– Завтра всегда останется в будущем и никогда не наступит. Для многих людей даже маленькое действие оказывается невозможным из-за этого. Но все, что мы должны совершить в жизни, мы должны сделать сегодня.

После этих слов Шура стал укладывать подушки. Затем он осторожно усадил молодого друга на вымощенное ими место так, что тот опирался на стену практически ровной спиной. Устраивая больного, он несколько раз заботливо осведомлялся, уютно и не больно ли ему.

– Помнишь, Кирюша, я говорил тебе о четырех краеугольных условиях исцеления? – Шура опустился рядом с Лантаровым на корточки и потирал руки.

В ответ молодой человек только промычал что-то невнятное. Положение тела было для него непривычным, и он напряженно ожидал появления боли.

– Тогда я повторюсь. – Шура произносил слова медленно и спокойно, глядя Лантарову прямо в глаза. – Это очень важно, потому что настоящий эффект от тех или иных действий будет лишь тогда, когда у тебя появятся глубокая вера и четкое намерение. Они же – плоды знаний. Итак, во-первых, мы должны правильно питаться и уже встали на этот путь. Во-вторых, мы должны позитивно мыслить и постепенно приближаемся к этому.

Лантаров неожиданно застонал не столько от боли, сколько от ее предчувствия, и стал сползать вправо по стене.

– Тебе больно?

– Да нет, – промычал Лантаров напряженно, – как-то мне неприятно и непривычно – я не могу удержать свое тело.

Шура неспешно и осторожно возвратил его туловище на прежнее место и продолжил тем же спокойным, убедительным тоном:

– В-третьих, мы должны двигаться, обеспечивая здоровую жизнь нашего тела и правильную циркуляцию энергии в нем. Пока мы отодвигаем этот важнейший принцип, но ведем активную подготовку к его внедрению. И наконец, в-четвертых, мы должны правильно дышать, насыщая тело праной.