Губы прижимаются к шее, движения рта умелые и быстрые, руки шарят по коже, чертят невидимые узоры. Его много! Артём всюду, он становится воздухом.

Я с ним один на один. Растерянная Алина-грешница и взрослый жадный мужчина. Он ласкает меня голодно и естественно. Без унижения, издевательств, насмешек. И я принимаюсь мечтать!

Что он не чужой. Что это мой парень целует грудь и упирается стояком в живот. Его кожа приятно гладкая, мышцы напряженные. Он вкусно пахнет. Его ласки в других обстоятельствах были бы... обалденными. Можно ли винить меня за то, что я сдаюсь и начинаю получать удовольствие?

Минуты летят стремительно.

Артём выпрямляется и подтягивает меня к себе. Зацелованная и распаленная, я вижу его вдруг невероятно привлекательным. Мужественным. Взрослым.

Сердце норовит пробить грудную клетку. Я существую только здесь и сейчас, с Артёмом.

Головка касается половых губ. Я прячусь на его груди, жадно вдыхаю запах кожи — густой, терпкий. Пропитываюсь им. Робко целую Артёма, представляя, что мы пара.

В следующее мгновение пронзает стрелой. И кажется, что насквозь.

Я думала, что настроилась, но на самом деле — ничего подобного. Боль ошеломляет. Слезы наворачиваются. Чтобы не вскрикнуть, кусаю внутреннюю сторону щеки, следом чувствуя привкус металла. Крепко зажмуриваюсь и снова льну к твердой груди, как к надежной стене.

Всё хорошо, мы вместе. Я с ним в безопасности.

Артём делает еще один толчок, протискиваясь, наполняя. Это странно, дико, по-животному жутко. И отчего-то приятно одновременно.

Мужского запаха становится больше. Артём тихо стонет, не скрывая своего кайфа. Волоски на коже дыбом. Каждой клеточкой ощущаю, как же ему хорошо во мне. Он обнимает с наслаждением, прижимает к сердцу. А я будто его. Будто принадлежу.

Стараюсь дышать. Нежно-нежно глажу его, поощряя. Он совершает круговое движение. У меня глаза едва не лопаются.

— Артём... — выдыхаю, не зная, что добавить. Робею-робею-робею. Пожаловаться не осмеливаюсь. Больно!

Он делает шумный вдох и произносит неожиданно мягко:

— Хорошая. Приятно с тобой.

Одобрительный, теплый тон прокатывает по коже. Проникает под нее и эхом звучит в душе Алины. Убаюкивает. Я думала, из-за огромного, раскаленного как металл в кузнице члена в меня уже ничего не поместится. Но нет. Для доброты всегда найдется местечко.

В этот момент Артём окончательно перестает быть чужим. Происходящее пусть ненормально, но мы делим его на двоих. Я шепчу: «Артём», а он слегка улыбается.

Воздух густеет, дышать тяжело. Мы вдруг оба задыхаемся. Если бы не ощущение, что внутрь меня запихали огромную дыню, было бы совсем здорово.

Артём толкается в меня, потом еще раз. Запрокидывает голову, зажмуривается. Его удовольствие осязаемое. Он говорит, не глядя:

— О*уенно. Тебе нравится?

— Очень.

— Я тебя хочу. Полетели.

Он срывается и начинает двигаться. Брать меня. Быстро и жадно, словно опасаясь, что прервут. Словно тысячу лет хотел именно этого. И если в первые секунды больно капец как, я в состоянии только губы кусать и прижиматься, то постепенно эта адово-невыносимая пытка сменяется жжением. Вполне сносным. Бешеная энергетика Артёма затапливает, его кайф просачивается в душу, и я вновь получаю удовольствие. Изо рта вырываются стоны.

Его это лишь подогревает.

Он берет меня так отчаянно. С нетерпением в каждом рывке. Стол опасно шатается, но нам с именинником вдруг становится все равно. У нас день рождения!

— Мы упадем! — пищу я.

Он низко смеется:

— Поймаю, не бойся.

Вау! Ласкаю его голого, возбужденного. Такого горячего и будто близкого!

Артём обхватывает мои бедра и вновь тянет на самый край.

— Не убегай, Галчонок, ты мне еще нужна, — говорит с беззлобным смешком. Шутит!

Я случайно ловлю его взгляд, в серо-зеленых глазах дикость и веселье. Азарт. Вновь робею. А он берет меня. Быстрее и быстрее. С удовольствием. Чувствительность запредельная, эмоции мои — оголенные, и он их все разом себе присваивает. И меня заодно, Алину. Его запах уже под кожей. Внизу живота печет, это намного больше боли. Схожу с ума. Растворяюсь. Чувствую.

— Артём... — прошу. Чтобы медленнее, чтобы быстрее. Чтобы...

Он врезается в меня, в следующий момент боль и возбуждение вступают в термоядерную реакцию. Выброс тепла парализует неожиданностью. Именно тепла — мягкого, неотвратимого. Я напрягаюсь всем телом, тону, захлебываясь. Жалобно всхлипываю, забывая гасить стоны.

Я... никогда такого не испытывала. Горячие волны расходятся от низа живота и устремляются к кончикам пальцев. А я плыву на них, как на сап-доске, полностью отдавая контроль над собой и ситуацией.

Насаженный на раскаленный член Галчонок трепещет. Адское напряжение последних дней исчезает, и я впервые чувствую себя живой.

Дрожу, но теперь не от страха и холода. Осмелев, целую Артёма в грудь, в плечо, слизываю капельки пота. Он наклоняется, и я с нежностью отвечаю на поцелуй в губы. Долгий, чувственный. Мне так вкусно! Обо всем забываю!

Огненная же, заживо сгорающая грешница, а кислород необходим пламени. Артём резко выходит, подхватывает меня на руки и как невесту бережно несет в комнату. Я пикнуть не успеваю, как оказываюсь на мягкой кровати, а он сверху. Обнимаю его за шею. Смеюсь.

Остатки сердца колошматят на максимум. Артём накрывает телом.

— Ох*енная ты, — выдает в губы с жаром. Пошло, грубо, с восхищением. Именно так, как любил только что.

Пальчики ног подгибаются, я улыбаюсь, пробуя его грубоватую прямолинейность на вкус. Она искренняя, я бы, наверное, могла к такому привыкнуть.

— Шикарная бл*дь, — произносит Артём следом. — Сейчас резинку только поменяю.

Словно из шланга ледяной водой окатывает.

Он сказал «шикарная...» кто?

Мир обрушивается.

Я делаю вдох, срываюсь с небес и падаю в ад. Он замерзший, вы знали? И тут же становится холодно. Тишина уши закладывает. Застываю. Вновь не живу, привычно леденею каждой клеткой.

А чего ты, блин, хотела? Именинник повысил тебя до спальни и заодно поставил на место, назвав той, кем являешься.

Киваю самой себе. Что я была с Артёмом, как со своим, он знать не должен.

Где уверенная в себе, циничная Галина? Она мне нужна. Необходима, чтобы умом не двинуться.

В комнате темно. Артём сидит на краю кровати. Всё еще учащенно дышит. Открывает тумбочку и шарит там. Потом включает ночник. Оборачивается.

— Кровь. У тебя месячные? — Смотрит в глаза будто обеспокоенно.

Не грубит, не злится, просто спрашивает. Я же теряюсь и вновь боюсь его до смерти, словно он орет сейчас благим матом. Губы пересыхают. Стыд, позор, ужас — все возвращается. Надеюсь, мы с ним никогда больше не увидимся. Никогда