Они подъехали к дому, и ей показалось, что он заснул. Она открыла заднюю дверцу и окликнула его, но ответа не последовало. Если бы он не полулежал в неудобной позе, она оставила бы его в машине на ночь.

Взяв трость, она прислонила ее к машине.

– Лукка? – Она тронула его за плечо. – Просыпайтесь! Вы уже дома. Я помогу вам выйти. Ну же. Вы не можете оставаться в машине.

Вероятно, ее слова – или просто звук голоса – дошли до него. Его тело напряглось и резко дернулось. Он захлебывался от слов. Он не ругался, и это не были злобные слова. Хотя Аннабел мало что понимала по-итальянски, но догадалась, что он, должно быть, отдавал приказы или указания. На его лице отразился ужас, что было видно даже в полутьме. Он мертвой хваткой вцепился ей в плечо, не сознавая своей силы. Ночной воздух прорезали его крики. Ей послышалось какое-то имя, произнесенное им вперемешку со сдавленными рыданиями. Дрожь сотрясала его тело, а у нее сердце разрывалась от сострадания, глядя на него.

Он переживал посттравматический стресс. Аннабел приходилось выхаживать ветеранов, и она более чем кто-либо понимала его интуитивное желание спрятаться от семьи, пока он не придет в норму.

Она наклонилась вперед и обняла его за плечи свободной рукой. Она укачивала его, словно ребенка, приговаривая:

– Лукка, все в порядке. Это просто сон. Вы дома, и ничто вам не угрожает.

Ее щеки коснулась свежевыбритая мужская щека. Чья щека была мокрой от слез – непонятно.

– Все хорошо, – прошептала она, прижавшись губами к его виску. Я с вами. Проснитесь.

Наконец он перестал стискивать железными пальцами ей плечо, его тело расслабилось, и он тяжело выдохнул.

Руки Лукки шарили по ее талии и спине, потом – по плечам и по лицу. Он смотрел на нее, ничего не понимая.

– Привет, – прошептала она, чувствуя, что ее собственное тело дрожит от его прикосновений. – Вы меня вспомнили?

– Синьорина Марш, – после долгого молчания произнес он.

– Да. Вам приснился дурной сон, пока мы ехали из аптеки.

Их губы были так близки, что она ощущала его дыхание.

– Прошлой ночью мне тоже снился страшный сон? – спросил он с болью в голосе.

У нее снова сжалось сердце.

– Честно говоря, я не знаю. Как только вы уснули, я перебралась в другую комнату. Лукка, расскажите мне, что случилось с вами на войне. Поговорите со мной. Я так поняла, ваш истребитель разбился.

Он сжал ей плечи. Даже в сумерках было заметно, как потемнело его лицо.

– Вы много всего услышали?

– Достаточно, чтобы понять, что с вами происходит.

– Вы действительно хотите знать? – пробормотал он.

– Да! Как бы ужасно это не оказалось.

– Наш отряд попал под огонь противника. – Дыхание прерывисто вырывалось у него изо рта. – Я видел, как сбили моего лучшего друга. Почему его, а не меня?

Как он страдает! И она вместе с ним.

– У него была жена и вот-вот должен родиться ребенок. Я не мог понять, почему я жив, а он – нет.

Она провела рукой по его щеке.

– После любой катастрофы тот, кто выжил, всегда чувствует себя виноватым. Это нормальная человеческая реакция. Со временем это пройдет. Вот увидите.

– Хотелось бы верить.

– Расскажите, что произошло потом.

– Мой истребитель подбили. – Жилы у него на шее напряглись. – Я успел катапультироваться, пока самолет не загорелся. Когда я пришел в себя, то увидел, что приземлился на кучу камней. Я был весь переломан. Три дня меня искал вертолет. Наконец меня нашли – я был в зоне боевых действий. После того как меня подобрали, меня доставили в полевой госпиталь, где оказали первую помощь. А уже оттуда самолетом отправили в Германию.

– Сколько времени вы пробыли в госпитале?

– Четыре месяца. У меня был поперечный перелом бедра. Пришлось вставлять металлическую пластину.

Аннабел с трудом сглотнула слюну.

– Это тяжелый перелом, но, слава богу, ногу вы не потеряли. Подобные операции дают возможность побыстрее вылечиться.

– Если только не пытаться влезть на крутой холм, а затем не грохнуться на кафельные плитки темной ночью, – произнес он.

Не думая о том, что делает, она прижалась лбом к его лбу.

Он издал какой-то странный звук и провел большими пальцами по ее влажной коже.

– Вы, кажется, выдержали мой рассказ. Это ваша первая ошибка, потому что теперь вы завязли в общении со мной еще на какое-то время.

Он только что дал ей ответ на вопрос, который преследовал ее, – он так и не позвонил отцу.

Он убрал руки с ее лица, и Аннабел отодвинулась, чтобы он смог вылезти из машины. Она отдала ему трость и захлопнула дверцу. Все еще ощущая тепло и крепость его рук, она поспешно пошла вперед и открыла дверь на кухню. Когда они оба вошли, она заперла дверь на ключ и зажгла свет. Лукка подошел к раковине и попил воды из крана. Потом повернулся к ней.

Последняя порция таблеток начала оказывать свое действие – лицо уже не морщилось от боли. Глаза снова приобрели зеленый цвет без серых крапинок. У него, как и у отца, был крупный нос и сильный подбородок, но черты лица более точеные.

От его оливковой кожи исходило тепло. Коротко подстриженные волнистые черные волосы и дуги бровей. Губы больше не кривятся от боли, и она отметила, что рот у него чувственный.

– Когда уляжетесь, позовите меня.

– Я думал, что вы хотели собрать вещи и уехать.

– Я сделаю это завтра после работы. Но любой ветеран, покидающий госпиталь с посттравматическим синдромом, должен иметь кого-нибудь с ним рядом. По крайней мере на сегодняшнюю ночь.

Лукка этого не ожидал.

– Вы готовы во второй раз подвергнуться опасности?

– Как вы сказали прошлой ночью, вы не смогли бы, если бы и захотели, но вы этого не хотите. Я правильно вас процитировала?

– Perfetto.

– Хорошо. Значит, мы друг друга поняли. После того как вы удобно устроитесь, я положу вам между ног подушку – это облегчит боль, и к утру нога не будет так сильно болеть. Может, тогда вы мне скажете, когда собираетесь дать знать вашему отцу, что вы дома.

Он склонил голову набок.

– Я вам скажу сейчас. Если бы я не упал, то позвонил бы ему сегодня утром и попросил приехать сюда, чтобы мы могли поговорить. Но у меня слишком сильно болела нога. Я хотел быть в лучшем состоянии, когда стану сообщать ему о своих планах на будущее, зная, что ему эти планы не понравятся.

– Почему? Что это за планы? – Аннабел не терпелось узнать.

– Я считаю, что рожден быть фермером, но к тому моменту, когда мне исполнилось восемнадцать, отец и слышать об этом не желал. Он говорил, никто из рода Каведзали не работал на земле.