— Вы спрашиваете об этом у меня? У нее есть муж, он вам и сможет ответить на этот вопрос!

— Так-то оно так, но я знаю, что граф, находясь по-прежнему в свите брата короля, не бывает в обществе своей супруги.

— Вас это удивляет? — с кисло-сладкой улыбкой осведомился де ла Рейни.

— Не слишком. Между тем графиня всегда была на виду. Но со дня смерти Ее величества королевы она исчезла. Даже вчера, во время погребения нашей доброй государыни, ее не было в церкви. Ее родственница, мадемуазель де Куртиль де Шавиньоль, которая вам небезызвестна, весьма обеспокоена этим обстоятельством.

— Так это она вас отправила ко мне? Простите мне мое удивление, но она... она еще и родственница моего сотрудника Делаланда, очень близкого мне человека, она даже живет у него в доме, и для меня большая неожиданность, что мадемуазель не обратилась к нему.

— Вы ставите меня в неловкое положение, господин главный полицейский, потому что я вынужден открыть вам тайну, которая мне не принадлежит. На следующий день после свадьбы мадемуазель де Фонтенак Альбан Делаланд взял клятву с мадемуазель де Куртиль никогда больше не произносить в его присутствии имени ее юной родственницы.

— По какой причине?

— По очень простой. Он безумно ее любит.

— Я считал его более здравомыслящим. Он должен был предполагать, что в один прекрасный день ее выдадут замуж. Однако замужество с графом де Сен-Форжа, мне кажется, не имеет большого значения.

— Разумеется, но его печалит другое обстоятельство. Союз может быть всего лишь ширмой, предназначенной для того, чтобы скрыть любовную связь... которую весьма высокопоставленные лица не хотели бы выставлять напоказ. Маркиза де Монтеспан, похоже, прикладывает к этому немало усилий...

Де ла Рейни сердито передернул плечами. — Странные опасения! Мадам де Монтеспан слишком умна, чтобы желать повторения истории с Фонтанж!

— А мне кажется, она продолжает свою стратегию, учитывая ошибки прошлого. Она ошиблась, не учтя глупость Фонтанж, чего не скажешь о мадам де Сен-Форжа. Именно такая женщина и нужна, чтобы преградить дорогу амбициозной мадам де Ментенон.

— Согласен. Но через четверть часа после прощания с усопшей женой король, не дав себе труда дождаться похорон, уехал в Фонтенбло, и туда же почти что сразу герцог де Ларошфуко отвез мадам де Ментенон.

— Это ничего не значит, господин главный полицейский. Я хоть и прожил долгие годы в Испании, вдали от французского двора, тем не менее знаю, что даже в разгар своей страсти к мадам де Монтеспан король не был в силах отказаться от самых хорошеньких из фрейлин. Его аппетиты по части женского пола известны всем. Достоверно одно: 30 июля, после того как королева навеки закрыла глаза, мадам де Сен-Форжа, очень взволнованная, следовала за королем чуть ли не бегом до его кабинета, умоляя об аудиенции... Но никто не видел, чтобы она оттуда вышла!

— В кабинете они были только вдвоем?

— Говорят, там был еще и господин де Лувуа.

— Доверенное лицо! — пробормотал в усы де ла Рейни. — И что по этому поводу думает общественное мнение, от имени которого вы сейчас разговариваете со мной?

— Оно думает, что молодая женщина была под большим секретом отвезена в какое-нибудь местечко... уютное и укромное, где в ожидании приезда мадам де Ментенон, возможно, не слишком желанного, король сорвал тот цветок, который наверняка не тронул законный супруг. Именно эта мысль довела до безумия — надеюсь, недолгого — господина Делаланда. И поэтому он больше не хочет слышать ни одного упоминания о графине.

— Будь речь о ком-нибудь другом, я бы не усомнился и в безумии, и в отчаянии, но Делаланд умный, мужественный и отважный человек, он не мог впасть в уныние из-за каких-то придворных слухов, цену которым он знает лучше многих. Вы сказали, что третьим в этот вечер в кабинете был господин де Лувуа?

— Так говорят.

— О господине де Лувуа тоже известно, что он без меры любит красавиц.

Заложив руки за спину, де ла Рейни принялся расхаживать по кабинету, так глубоко погрузившись и свои мысли, что господин Исидор не решался прервать его молчания. Внезапно он остановился прямо перед своим гостем.

— А известно, о чем хотела так срочно и настоятельно поговорить с королем молодая графиня?

Господин Исидор развел руками, показывая, что не может ответить на этот вопрос. Де ла Рейни кивнул.

— Да. Хорошо. Я понял. Спасибо, что пришли, господин...

— Сенфуэн дю Булюа, господин главный полицейский.

— Обещаю, что не забуду вашего имени. А взамен вы мне пообещаете, что словом никому не обмолвитесь о том, что говорилось в этом кабинете. Во всяком случае, до тех пор, пока я вам не разрешу. Вполне возможно, за этой историей... на первый взгляд легкомысленной, таится другая, куда более серьезная. Поэтому никакой болтовни!

— Как вы могли подумать, господин главный полицейский, — обидевшись, проговорил бывший советник.

— Я не имел в виду ничего дурного. Моя просьба подразумевала сдержанность в отношении в первую очередь мадемуазель де Куртиль. Сообщите ей только факты: вы у меня были, я вас выслушал, и все. Вы меня поняли?

— Я вас понял.

— Спасибо. Не знаю, где сейчас Делаланд, но если он здесь, я предпочел бы, чтобы вы не встречались. Он не должен ничего знать о вашем посещении.

Господин Исидор уверил, что он прекрасно понимает господина главного полицейского, простился и покинул Шатле. Бывший советник пришел сюда пешком и теперь неспешным прогулочным шагом отправился обратно домой, зная по опыту, что гуляющие зеваки меньше всего привлекают к себе внимание. По дороге он поглядывал по сторонам, по, по счастью, не увидел высокого, стройного Альбана.

Не было его и дома, так что господин Исидор мог спокойно передать своему другу разговор с де ла Рейни, пусть в самой незначительной его части, уверив мадемуазель, что Альбан не подозревает о его визите.

— Мне все понятно без лишних слов, — заявила мадемуазель Леони. — Но я хочу знать главное: принял ли господин главный полицейский вас всерьез или...

— Счел повредившимся в уме нахалом? Успокойтесь, все, что я ему говорил, он выслушал очень внимательно.

— И что мы теперь должны делать?

— Ждать.

— Легко сказать!

* * *

После ухода нежданного посетителя Николя де ла Рейни снова погрузился в размышления. История ему не понравилась, а ее истолкование он счел весьма легковесным. Юная Шарлотта была слеплена не им того теста, из какого лепятся фаворитки. К тому же, когда она спешила вслед за королем, она была очень взволнована. Что ее взволновало? Разумеется, смерть королевы, которая во всеуслышание объявила себя ее защитницей. Но что она хотела сообщить королю? Для того чтобы осмелиться на такой шаг, сообщение должно было быть чрезвычайно серьезным. Таким оно и было, если к делу был привлечен де Лувуа. Что же она видела и чем была так потрясена? Вполне возможно, она стала жертвой собственного воображения, воспламененного недавними процессами над отравителями, о которых, безусловно, много толковали при дворе. И до него доходили кое-какие слухи, вполне естественные при столь скорой и неожиданной кончине... К неоспоримым фактам относилось следующее: взволнованная Шарлотта последовала за королем, просила об аудиенции и получила ее. Де ла Рейни знал, как изменилась за последнее время молодая женщина. Она стала настоящей красавицей, и отчаяние юной прелестницы, заливающейся слезами, — пусть даже несколько растрепанной, — конечно, могло пробудить в короле желание. Утешая ее, он мог ее обнять, но, не имея возможности удовлетворить желание немедленно, он, вероятно, приказал де Лувуа отвезти в секретное, но легко доступное место и через несколько минут сам тоже покинул Версаль. Но все могло сложиться иначе... И об этом де ла Рейни очень не хотелось думать, потому что это было бы беспримерной жестокостью!..