Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мельком. А он действительно претендует на престол?
– Более того, хочет втянуть нас в свою авантюру…
Двое молодых шляхтичей стояли в огромном светлом зале королевского дворца и явно скучали. Оба были из обедневших родов, поэтому после того, как закончилась формальная часть – приглашенные были представлены, все любезности высказаны, а комплименты терпеливо выслушаны, они решили отойти в сторонку, чтобы обсудить последние новости.
– Я слышал, что он рассказал какую-то невероятную историю о том, как спасся от царя Бориса в монастыре и скитался по Московии. Утверждает, будто бы он и есть тот самый убитый мятежниками царевич Димитрий.
– Похоже на древние предания. Неужели в это кто-то поверил?
– Невозможно понять. Но вокруг него столько разговоров…
– Может его поддерживают бояре?
– Что вы, пан Криштоф?! Они о нем и не слышали до недавних пор. Мой кузен, пан Хребтович, сын литовского подскарбия пана Теодора, недавно прибыл из Москвы. Так вот он рассказывает, что этого воскресшего царевича в Москве прозвали не иначе, как Лжедмитрием. А многие о нем и попросту ничего не знают. К слову, один боярин рассказал Криштофу, что царь Борис заподозрил во всей этой истории бояр Романовых и нашего короля.
– Ну, это откровенное безумие, пан Стефан. Его величеству, думаю, хватает проблем со шведами и иезуитами. А кому, кстати говоря, исповедовался этот новоявленный царевич?
– Сначала киевскому митрополиту. Говорят, будучи странствующим монахом, гостившим в Киеве, он разыграл смертельную горячку и, попросил исповеди у его преосвященства.
– И что же?
– Рассказал все как на духу…
– Невероятно!
К ним подошел Войцех. Повзрослевший и возмужавший, кузен Марианны только сейчас сумел найти время для того, чтобы наговориться с друзьями юности.
– Простите, что вмешиваюсь, глубокоуважаемые, но я слышал от одного богатого краковского купца, что митрополит после исповеди выгнал этого чудака вместе с сопровождавшими его тремя монахами.
– Выгнал умирающего?
– Совершенно верно, пан Стефан. Сказал им что-то наподобие: «Четверо пришли, вчетвером и уходите». И, что самое любопытное, через несколько часов юный самозванец встал со смертного одра и пошел! Причем, пошел не куда-нибудь, а во дворец Вишневецкого, где стал прислуживать на кухне, а через несколько месяцев повторно разыграл свой спектакль.
Шляхтичи оглянулись. Бал у короля Сигизмунда, на котором они встретились, был в самом разгаре и собравшимся в огромной зале было не до троих молодых дворян, тихо беседовавших у одной из колонн в углу. Князь Адам Вишневецкий, ярый проповедник православия в Речи Посполитой, ко всеобщему удивлению, также присутствовал на балу и в этот момент вел оживленную беседу с двумя дамами, расположившимися на диване.
Молодые люди убедились, что их разговор никто не подслушивает, и продолжили разговор.
– Так вот. К умирающему слуге прислали священника, и тот, как вы сами уже понимаете, повторно изложил ему свои сочинения, – сказал Войцех. – Более того, он достал из под подушки, заранее подготовленные бумаги, которые, видимо, должны были развеять все сомнения святого отца. И тот отнес их бумаги князю.
– И что же? – Криштоф заинтересованно наклонился к Войцеху.
– Князь взглянул на документы, поспешил к умирающему, и… – Войцех сделал паузу, слегка развел руками и улыбнулся – … вызвал ему лучших лекарей воеводства. А после этого с нищим монахом произошла чудесная метаморфоза – он стал московским царевичем.
Молодые люди рассмеялись.
– Я слышал, что у убитого царевича были особые приметы на теле – большая бородавка на щеке, – сказал Криштоф.
– Да-да! Именно так. И родимое пятно на руке. Точно так же, как и у чуть не умершего во второй раз за несколько месяцев молодого человека.
– Так чем же все закончилось?
– Ну, вы же прекрасно понимаете, пан Стефан, что князь Вишневецкий не тот, человек, чтобы упускать своего шанса…
– Да, по нему сложно понять, кто он больше – князь или купец, – задумчиво добавил Стефан.
– Вот, потому он и признал в нем царевича! – Войцех наклонился к друзьям и прошептал. – Говорят, ему не дает покоя мысль о создании южнорусского православного царства.
– Но, я слышал, что этот царевич тайно перешел в католичество, – сказал Криштоф.
– Да, какое это имеет значение для Вишневецкого, Криштоф, – сказал Стефан.
– Более того, – добавил Войцех. – Его секретарь…
– О! – рассмеялся Стефан. – Да у него уже появился секретарь!
– И не просто секретарь, а шляхтич Бучинский, – добавил Войцех.
Молодые люди замолчали.
– Невероятно! – пробормотал Криштоф.
– Дело приняло серьезный оборот, господа, – сказал Стефан. – Никому неизвестный монашек из Московии переходит в католицизм, претендует на царские палаты и берет к себе в секретари шляхтича-протестанта. Любопытно, что на этот счет думает Его величество.
Молодые люди замолчали.
– Надеюсь, ему хватит благоразумия не впутывать Речь Посполитую в эту сомнительную комбинацию, – мрачно сказал Войцех, бросив взгляд в сторону короля, разговаривавшего со свитой.
Бал был в самом разгаре. Король Сигизмунд, сидел во главе стола и, смотря на танцующие в зале пары, вел беседу с только что представленной свету юной девушкой, одетой в кружевное бежевое платье с золотыми и серебряными узорами.
На груди у девушки висело на первый взгляд скромное, но при ближайшем рассмотрении, тончайшей работы колье.
– Пани Марианна, ваше изящество растрогало Нас, – Сигизмунд внимательно посмотрел на колье девушки. – Поистине, ваш родитель, пан Мнишек – это человек выдающихся способностей, сумевший не только на славу послужить Нашему величеству, но и воспитать дочерей, ставших украшением королевства.
– Ваше величество! – Марианна слегка покраснела и опустила глаза.
Сигизмунд взял двумя пальцами печенье, обмакнул его в шоколад и положил в рот. Ему явно доставляла удовольствие эта беседа. Он окинул взглядом сидевших за столом дворян, делавших вид что увлечены беседами друг с другом, и не слышат его беседу с юной панночкой, затем посмотрел на обсыпанную драгоценными камнями диадему, украшавшую пожалуй, слишком большой и выпуклый лоб, явно портивший внешность девушки.
– Мы слышали, что в Самборе вас почитают как истинную католичку. Нам приятно осознавать, что даже в этот век, когда сердца многих подданных Речи Посполитой оказались плененными страстями и проповедями вероотступников, в королевстве еще осталось место для носительниц чистой веры. А особенно мы ценим подданных, поражающих нас не только своим благочестием, но своим восхитительным обликом.
Сигизмунд глубоко вздохнул, с наигранной грустью посмотрев на девушку.