то время были опекунами Короля. И поскольку весьма высокий и весьма превосходный князь и сеньор Король Дон Афонсу, пятый [сего имени], ко времени, когда впервые начал управлять своими королевствами, узнал, что [история о] деяниях его деда осталась неоконченной, принимая во внимание, что с каждым разом все более утекало времени и что, коли задержаться с записью их, люди, в них бывшие, могли скончаться, по каковой причине утеряется память о столь достославных вещах, посему поручил мне, Гомишу Ианишу ди Зураре, своему слуге, потрудиться (que me trabalhasse) собрать и записать их таким образом (per tal guisa), чтобы ко времени, когда надо будет их упорядочить в [виде] хроники, они бы не имели изъяна (fossem achadas sem falecimento). И я, во исполнение его желания и дабы удовлетворить его приказанию как [исходившему] от моего сеньора и моего короля, потрудился (me trabalhei) разузнать и разведать оные вещи и записал их в сих тетрадях таким образом (pela guisa), как далее содержится (que ao diante e conteudo), с намерением добавить или убавить в любых местах, где по истинном суждении будет обнаружено, что они того заслуживают.

Как бы то ни было, согласно моему разумению и авторитету тех лиц, коими я был осведомлен, в них [тетрадях] найдется не много изъянов (pouco falecimento). Ибо верно есть то (ca e cousa certa), что в отношении деяний, многими виденных и познанных, никогда не сможет задать человек столько вопросов, чтобы всякий раз не найти новые для познания вещи, и сие оттого, что каждый рассказывает о деянии по-своему (por sua guisa); [и если кто-нибудь] разыщет многих людей, видевших одну [и ту же] вещь, и расспросит каждого в отдельности, то обнаружит, что первый не совпадает со вторым, а третий — с последним в том, что касается обстоятельств дела. И сие мне хорошо ведомо, ибо я практиковал то многократно. Да ведь и делается сие [даются свидетельства второстепенных участников] относительно вещей малых, имеющих место при захвате (filhamento) города или в сумятице (revolvimento) полевого сражения, где занятие каждого не может свестись к большему, нежели к защите (defensao) собственной жизни, ради чего ему столько нужно сделать, ибо нельзя поверить, что в каком-либо еще направлении устремит он свою заботу. И тот, кто захочет записать речи всех, получит [в итоге] вещь разноречивую — или, [говоря] более прямо, невозможную. Ибо они [второстепенные участники] (ca eles) не довольствуются рассказами о том, что знают, но еще и прибавляют то, о чем во многих сторонах столь пространно наслышались, вследствие чего заставляют тех, кому надлежит записать суть (sustancia) деяний, входить в весьма великие сомнения. Таким образом (de guisa), более верный способ — расспрашивать (demandar) немногих и надежных лиц, нежели выпытывать у многих то, о чем ведать в совершенстве у них нет оснований (o que perfeitamente nao hao rezao de saber).

ГЛАВА IV.

О намерении, что возымел Король, направить в Кастилию [посольство] с просьбой о мире

Но сейчас, в первую очередь, надлежит узнать о великом желании, что возымел Король, узреть завершенными события той войны, что была между ним и королевством Кастильским. Не потому что в сердце своем страшился он мощи кастильцев (Castelaos) или каких-либо иных людей, ибо был достаточно силен (ca assaz era desforcado) и храбр во всех опасных делах; и чем большими были труд и страх, тем более великими были его усилия, как вы хорошо слыхали, в местах великих и опасных [сражений], где он бывал, [и] как отважно он их удерживал. Тем более не имел он причины желать мира, что все события [войны] до того вершились в соответствии с его волею, ибо во всех тех деяниях фортуна отвечала [его замыслам] (ca em todos aqueles feitos lhe a fortuna respondera) лучше, чем он мог бы желать; по каковой причины деяния той войны во всех частях света были весьма громки и славны, и даже больше из-за ущерба и потерь, понесенных кастильцами, нежели им самим или его [людьми].

Однако сражался он таким образом (de tal guisa), что [даже] все время пребывая в бою, казалось, искал мира, как то ясно было видно по всем его делам. Каковая вещь всегда весьма превозносилась как докторами Святой Церкви, так и философами-стоиками [71] и перипатетиками [72], [равно как] и всеми прочими авторами историй (autores historiais), как греческими, так и латинскими; каковые все вместе и каждый сам по себе соглашаются [с тем, что] сия есть самая превосходная добродетель, что может быть встречена в князе, ss. [73], быть стойким в несчастье и смиренным в благоденствии, ибо из-за нехватки (ca por falecimento) как того, так и другого, уже многие из князей потерпели весьма великие падения, согласно тому, что рассказывает Жуан Бокачио (Joao Bocacio), поэт, что родом был из Флоренции [74].

И да не уразумеете вы, что Король так желал мира в силу усталости, что возымел от поддержания трудов войны, каковые сами по себе столь велики, что превыше их нет иных, больших. Ибо нет (ca nao ha) князя, что выдерживал бы их беспрерывно без того, чтобы к нему загодя не явилась старость, за много лет до того, как того требует ее природа, как вы то можете видеть во второй декаде Тита Ливия [75], в десятой книге, где он говорит о причинах, что были у Ганнибала [76] [в беседе] со Сципионом [77] называть себя стариком, при том, что было ему 36 лет — [все] только из-за трудов войны, что вел он в Испании и Италии на протяжении 16 лет.

А если бы Король Дон Жуан сию усталость и докуку ощутил, то не воплотил бы в жизнь после (nao mouvera logo), как только обрел мир (tanto que a paz teve cobrada), столь великие дела, кои, как вы в дальнейшем найдете, он воплотил (moveu).

И таким образом, ни страх превратностей фортуны, ни ужас пред великим сонмом врагов не были основною причиной того (principal azo por que), что он искал мира, — и в равной мере (nem outrossim) [не было таковою] желание удалиться от трудов и найти отдых и покой (assossego). Чему же еще можем мы приписать сие его желание, нежели тем двум принципам, что написаны перстом Божьим на первой скрижали [78], данной Моисею [79] на горе Ореб