«Ну и обстановочка»…

Обоянь, август 1875 года

ANDANTE[2]

Коляска катилась по узкой улочке. Пристяжные лошадки бежали, изящно наклонив головы в разные стороны. Такая манера езды требовала от лошадей длительной выучки, и левая пристяжная лошадь никогда не запрягалась с правой стороны.

Наконец старые деревянные домики, обступившие их с обеих сторон, исчезли. Дорога свернула к опушке леса, широкой пыльной полосой пролегла между холмами. Еще миг — и с верхушки холма открылся чудесный вид на каменный замок, окруженный каскадом больших прудов. Перед домом пестрели разноцветные клумбы, лестницы с террасы вели к причалу пруда, где покачивались лодки.

Село Обоянь получило свое название благодаря речке, протекавшей поблизости. Речушка была мелкая, грязная, местами заболоченная. Однако владелец ста пятидесяти крестьянских душ пленился живописными окрестностями и выстроил здесь большой деревянный дом.

О Никите Степановиче Переверзеве ходило множество легенд. Барин был чудаковат и больше всего на свете любил угождать друзьям. Однажды приятели, гостившие в доме, попросили хозяина прокатить их в июле на санях. Тот рассмеялся и воскликнул: «Приглашаю вас на прогулку через три дня!»

Проснувшись на третье утро, друзья помещика увидели, что двор перед домом и все окрестности покрыты сверкающими белыми кристаллами. Возле крыльца дожидались сани с теплой медвежьей полостью, запряженные тройкой белых рысаков. Оказалось, что гостеприимный хозяин успел заказать доставку из города трех вагонов соли, а ночью, когда гости заснули, крестьяне рассыпали соль повсюду, куда достигал взгляд.

Крестьяне тайком вздыхали: земля, засыпанная солью, стала мертвой и упорно не желала давать урожай. Но как пойдешь против барской воли?

Прогулка состоялась под свит, хохот и хлопанье пробок от шампанского. Особенно развеселило гостей, что встречные крестьяне и крестьянки как один были в теплых полушубках, валенках, шапках и платках. Гостеприимный хозяин ничего не делал наполовину.

Нельзя сказать, что Никита Переверзев был тиран и самодур. Напротив, помещик исповедовал широкие либеральные взгляды, а единственного сына и вовсе отправил учиться за границу.

Приехав в Обоянь после смерти отца, Алексей Никитич ужаснулся вековой российской отсталости. Открыл в деревне школу, где обучал грамоте крестьянских детей и проповедовал заграничные идеи всеобщей свободы и равенства. Гостей не любил и сам визитов не делал. Однако, как гласит поговорка, если гора не идет к Магомету…

— Барин на покосе, — заявил слуга соседу, явившемуся с визитом.

Гость уважительно щелкнул языком. Вот они, плоды заграничного обучения! Наследник — толковый хозяин, времени на пустые разговоры не тратит! Неудобно отвлекать занятого человека, но очень уж любопытно на него взглянуть!

В поле глазам гостя предстало удивительное зрелище: голый по пояс бородатый мужик, одетый в грязные штаны и лапти, косил пшеницу. Движения производил азартные, но неровные, срезал стебли то посередке, то поверху. Остальные мужики, шеренгой выстроившиеся с обеих сторон, кланялись и ловко уворачивались от острого сверкающего лезвия.

Минуту гость наблюдал за происходящим, а потом сердито спросил:

— Это еще что такое? Почему у него коса в руках не держится? Пьян, что ли?

— С непривычки, — объяснил ближайший мужик. — Алексей Никитич решили самолично урожай убирать, вот и надрываются с самого утра. Уж как ни унимали, как ни просили барина передышку дать — ни в какую! Так и машут ручками спозаранку, вон сколько пшенички перетоптали…

Сосед издал булькающий звук. Получается, потный детина с длинными немытыми волосами и есть наследник покойного Никиты Степановича? А он еще подумывал, не послать ли сына на обучение в Германию!

— Отчего сами не работаете? — спросил гость сурово, потому что очень уж растерялся. — Видите, барин утомился! Боитесь под косу попасть? Так вы сторонкой, сторонкой…

— Да мы-то что! — отмахнулся мужик. — Не за себя боимся, за Алексея Никитича! Он, касатик, часто изволит задумываться, вдруг ножку не туда поставит, оборони бог! Что тогда делать-то будем?

Гость немного потоптался на месте и уехал. На этом соседские визиты закончились, а реформаторская деятельность наследника набрала новые обороты.

Простота и народность нового хозяина пугали мужиков куда сильнее, чем розыгрыши покойного Никиты Степановича. Тот в крестьянские дела не встревал, умных разговоров с мужиками не вел. Иногда потреплет по плечу, проходя мимо, сунет ребенку конфетку или пряник, ущипнет пригожую девку за гладкую щечку — словом, вел себя как положено, по-барски.

Алексей Никитич всех дворовых девок величал на «вы» и по имени-отчеству, отчего те очень смущались, а некоторые даже плакали от обиды. С мужиками барин держался как с равными и без конца рассказывал им чудные истории из заграничной жизни. К примеру, часто толковал об английских баронах и какой-то Хартии Вольностей. Что это такое, мужики не поняли, зато уяснили, что англичане — народ каверзный и к государю непочтительный. Хотели узнать, каким образом в Англии казнят бунтовщиков — головы им рубят, как принято на Руси, либо придумали чего похитрее, однако с вопросами к барину приставать не осмелились. Заметили, что Алексей Никитич от этого приходят в неистовство, начинают размахивать ручками, кричать, что рабство сохранилось лишь в двух самых отсталых странах — России и Америке… Поэтому слушали молча, только языками цокали в особо чувствительных местах — например, когда Алексей Никитич рассказывали про казнь французского короля с супругой. Сделали вывод: французы англичан ничем не лучше, ничего святого за душой. Расходились в задумчивости, покачивая головами: ну и чехарда творится за границей!

А однажды осенней ночью случилась настоящая беда. Мужики давно заметили: осенью и весной Алексей Никитич становятся особенно беспокойны. Теряют сон, начинают бродить по дому, бормочут что-то под нос, отказываются от еды. Вот и в этот раз, видно, выдалась бессонная ночка, раз попросили мужиков собраться.

Крестьяне стояли во дворе перед домом с непокрытыми головами, хотя третий день подряд моросил холодный мелкий дождик.

Барин вышел на крыльцо в теплом халате и тапочках. Волосики всклокочены, глазки сверкают. Окинул мокрую толпу орлиным взглядом, дождался всполоха молнии, вытянул вперед правую руку и молвил страшное слово:

— Вы свободны!

Сначала мужики не поняли, какое несчастье свалилось на их мокрые головы, — решили, что кормилец хочет рассказать новую историю из страшной заграничной жизни. Но Алексей Никитич объяснил: отныне барщина и оброк отменяются, мужики могут уходить куда угодно и когда угодно, не дожидаясь Юрьева дня. Они к земле больше не привязаны.

Минуту царила страшная тишина, прерываемая вспышками молнии, а потом высокий женский голос с надрывом заголосил: