Но когда пару дней спустя позвонила мать и спросила, приедет ли он на стопятилетие отца и сестры, он ответил согласием, и Жанетт Андерссон сыграла в этом не последнюю роль. Что ж, оттого, что он признает этот факт, хуже он не станет.

Но признает только частично и только для себя. Наверное, она так и рассчитала, эта Жанетт Андерссон. Как можно противостоять соблазну прийти домой к незнакомой женщине и позвонить в дверь, зная, что тебя ждут?

Конечно, мамочка. Конечно, приеду.

Шипованная резина? Роберт Германссон — и шипованная резина?

Годы в Австралии… Было все. Первый сезон он переезжал с места на место по восточному побережью, нанимаясь на работу в различные туристические конторы. Он работал официантом, стюардом, портье в каком-то отеле. Даже ухаживал за животными (больные панды, они спали восемнадцать часов в сутки, а все остальное время жрали и испражнялись). Байрон Бей, Нуза Хедс, Арли Бич. Кегельбан в Мельбурне… Ни на одной работе больше нескольких недель он не задерживался. Наступление нового тысячелетия Роберт праздновал в пабе в Сиднее, в Сиднее же встретил Паулу. Это была его третья (и последняя?) связь.

Паула была англичанкой, и, подобно Роберту, тоже в бегах. Но Роберт бежал от самого себя, а она — от мужа-алкоголика в Бирмингеме. К моменту встречи с Робертом она жила в Сиднее уже два месяца — ее приютили сестра с мужем, оба врачи. Паула увезла с собой и дочку, Джудит, четырех с половиной лет от роду. В мае 2000 года они с Робертом сошлись, пересекли огромный континент с востока на запад и обосновались в Перте.

Он любил ее. Роберт затруднился бы определить, как обстояло дело с Мадлен и Сейккой, но про Паулу мог сказать точно: он ее любил. У нее был мягкий, уступчивый характер — будь она другой, вряд ли прожила бы с мужем-алкоголиком шесть лет. Роберт старался не злоупотреблять ее мягкостью, они словно бы росли вместе. К тому же она была красива — редкое качество у англичанок. Да, он ее любил.

И Джудит тоже. Его дочке Лене-Софи исполнилось к этому времени пять, но он не видел ее уже четыре года. Сейкка раз в два-три месяца посылала мейл, он любезно отвечал. В бумажнике у него лежали две фотографии, так что каким-то образом Джудит стала для него своего рода утешением.

Это надо было сохранить, подумал Роберт, нажимая кнопку эспрессо-машины. Паула и Джудит… это надо было сохранить.

Его третья (и последняя?) попытка создать семью потерпела неудачу не по его вине. Тому было две причины: внезапная смерть ее отца и столь же внезапная религиозность ее первого мужа. В апреле 2003 года, после трех лет настоящего счастья (он мысленно так их и называл: Мои Счастливые Годы, все с заглавных букв), Паула получила известие, что ее отец попал под грузовик и погиб. Паула с сестрой и Джудит улетели на похороны и задержались — надо было хотя бы несколько недель поддержать убитую горем мать. Он ждал их в конце апреля, потом пятого мая, потом двенадцатого. Но одиннадцатого мая пришел длинный мейл: оказывается, ее бывший муж-алкоголик одумался, бросил пить, уверовал в Бога и стал ответственным и достойным человеком. Ведь Джеффри, что ни говори, родной отец Джудит, и за эти недели она поняла, что ее чувства к нему не угасли. К тому же мать совершенно сломлена горем, и было бы жестоко оставить ее одну.

Роберт уволился с компьютерной фирмы, где работал последние полгода, вновь пересек континент и последние полгода провел на Манли Бич под Сиднеем. Когда антиподское лето начало клониться к осени, он улетел домой, в Швецию. Самолет приземлился в Арланде 15 марта 2004 года. Он позвонил младшей сестре и спросил, не может ли он немного у нее пожить.

— А почему ты не позвонил Эббе? — спросила Кристина.

— Не говори глупостей.

— И сколько ты собираешься прожить?

— Съеду, как только найду что-нибудь.

— А ты знаешь, что мне скоро рожать?

— Если тебе это затруднительно, найду что-нибудь еще.

— All right, дурачок.

Он жил у Кристины и Якоба (и Кельвина, который родился в начале мая) до середины июня, а потом переехал в съемную двухкомнатную квартиру на Кунгсхольмене. Нанялся барменом в ресторан в том же районе…

Моя жизнь, как тростник на ветру, с горечью подумал Роберт.

Или как насекомое у фонаря. Подлетишь слишком близко — жар невыносим, надо убираться.

А еще ближе — сгоришь. Ближе к чему?

Так оно и шло — бармен в ресторане, подработка в бесплатной газете «Метро»… В апреле 2005 года он прочитал в «Афтонбладете» анонс и предложил свою кандидатуру на участие в программе «Пленники на острове Ко Фук» — самое идиотское решение в его жизни.

По крайней мере, у меня есть эспрессо-машина, подумал он и утрамбовал свежую порцию кофе в тяжелом металлическом фильтре. У большинства населения на земном шаре эспрессо-машины нет.

Слава богу, позвонил телефон и отвлек его от новой экскурсии в октябрьский и ноябрьский кошмар. Звонила Кристина.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как чувствую, так чувствую.

Точно этими же словами он ответил и матери.

— Не хочешь поехать с нами? У нас есть место в машине.

— Спасибо. Я поеду сам. Мне нужно кое-что сделать перед отъездом.

— Я себе представляю.

Что она хотела этим сказать? Есть что-то такое, что он и в самом деле должен сделать? Все вокруг понимают, что он должен что-то сделать, а сам он не имеет ни малейшего представления что именно.

— Да, да, — попытался он закруглить разговор. — До завтрашнего вечера.

— Роберт?..

— Да?

— Забудь. Поговорим при встрече.

— О’кей. Увидимся.

— Увидимся. Пока.

— Пока.

Они же все этого дожидаются, вдруг осенило его. Они дожидаются, когда же я наконец повешусь. Все до единого. И Макс из газеты, и мой психотерапевт — иначе почему же он требует гонорар после каждого сеанса? И вот теперь еще сестра… И она тоже.

Якоб Вильниус поднял жалюзи и достал из бара бутылку «Лафрог».[12]

— Хочешь?

— А Кельвин спит?

— Кельвин спит.

— Один сантиметр, не больше. Что там с Джефферсоном?

Кристина откинулась на спинку похожего на банан кресла от «Фоджиа» и попробовала определить, что это с ней: раздражение или просто усталость.

Или, может быть, даже не раздражение, а предвкушение раздражения. Своего рода мысленный настрой на молчаливый конфликт, который неизбежно будет сопровождать все предстоящие дни. Я должна заставить себя не обращать на это внимания, подумала она. Это смехотворно и недостойно. Оставлю душу дома и буду танцевать в общем хороводе. Я же взрослый человек. Это всего-навсего однократный раздражитель, его можно и проигнорировать.