Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кондиционера у меня в офисе теперь два.
Один ставила чрезвычайно серьезная фирма, второй — тот, что ставил Горький.
Горьковский подключен, но не используется. Убрать — себе дороже: стена под ним продырявлена в восьми местах.
Русская классика — страшная сила. Но я на нее не в обиде: если бы не она, мы бы никогда не поженились с девушкой, показавшей мне «Австралию».
Работа адвоката в общем не сложная — никому не отказывать.
Покажите мне адвоката, который откажет богатому клиенту только потому, что тот — сволочь?
А если человек хороший, да еще и миллиардер…
— Господин Горгадзе, у меня к вам вопрос, ответ на который мне нужен сегодня. Немедленно. Ситуация не терпит отлагательств. Завтра — это может быть уже… вчерашняя информация. Она стоит дешевле, я же готов платить за оперативность. Как видите, я забочусь о ваших же интересах.
Черта с два, господин Левин. Я не прихожанин воскресной школы в Монтре, где наверняка учатся ваши дети.
Взгляд Левина сверлит мою грудь в точности там, где под костюмом скрывается мое отзывчивое сердце.
Человек в кресле откидывается назад, сосредоточенно изучая потолок. Отвратительная привычка, первая из списка ненавистных мне: не смотреть собеседнику в глаза. Плюс сто тысяч к гонорару.
— Видите ли, мы с женой разводимся, и я не намерен оставлять ей ничего.
— По закону ваша супруга имеет право…
— По закону — как угодно, господин Горгадзе. Я плачу по факту. Видите ли, я ищу адвоката…
Левин закуривает, не спросив. Вторая привычка из списка. Еще плюс сто тысяч.
И тут Левин достает чековую книжку и выводит в ней сумму и протягивает мне. И я машинально принимаю чек. Разглядев сумму, я вдруг вспоминаю свою давнюю мечту — лимонно-желтый Porsche и медленно кладу чек на стол. Ума не приложу, как стол выдержал такую сумму и не разлетелся ко всем чертям.
Левин выпускает дым колечком.
— …для своей супруги.
Что-то такое я предчувствовал.
— Для супруги? Почему же она не пришла сама?
— В этом нет нужды, господин Горгадзе. Вы будете со всей свойственной вам энергией и талантом представлять ее интересы. Вы сделаете все, что в ваших силах, которых попросту окажется недостаточно, и этого будет достаточно. Я хочу отобрать у нее все. Деньги. Имущество. Фамилию. Детей. Это важно.
— Фамилия или дети? — вырвалось у меня, но Левин как будто бы и не заметил.
— Вы — с моей помощью — станете ее адвокатом. И получите тройной гонорар по самой высокой ставке, не считая этого чека. И вы получите от меня еще один такой же чек по завершении тяжбы в мою пользу.
Я молчу. Что тут сказать?
Владелец «АвДора» — крупнейшего строителя автомобильных дорог Москвы и Московской области, Илья Яковлевич Левин приподнимается в кресле и усаживается поудобнее, продолжая не смотреть мне в глаза.
— Итак, Шота. Либо вы тратите эти деньги на себя в свое полное удовольствие, либо мои адвокаты потратят их на вас в полное удовольствие мое. Я прослежу. От этой, на мой взгляд, безрадостной перспективы, вас отделяет… — Левин смотрит на часы, — пять минут.
Не так уж и многое в моей жизни когда-либо по-настоящему зависело от меня. «Не так уж» — это я просто льщу себе, наверное. Я рос в достатке, учился в неплохих заведениях и вырос до тех размеров, что как раз позволяли мне сесть в хорошее кожаное кресло не самого последнего адвокатского бюро Москвы. Я не бедствую, о нет!
И кто бы ни посоветовал Левину меня как подстилку для своих интересов, он ошибся. Что-то тут не так… Что?
Я сцепил под столом руки в замок так, что побелели костяшки, мельком взглянул на часы. Что-то странное почувствовал я, пока смотрел на часы, но лишь взглянув на Левина, понял что: тот смотрел мне в глаза.
Вида, что удивлен, я не подал, но если так пойдет и дальше, то рубашку придется выбросить.
Человек, сидящий передо мной, разрушил такое множество препятствий на пути к тому, что принято считать вершиной общества, что он сам и его баснословные миллиарды давно стали притчей во языцех. Может Левин щелкнуть пальцами, и Великая Сила Денег разотрет меня в порошок и развеет над городом, да потом еще во всем городе улицы с мылом вымоют, чтоб и следа-то не осталось от «Зутиков, Горгадзе и партнеры». Но вот же он, сидит напротив меня, сидит, пальцами не щелкает.
Нет, что-то здесь не так. Конечно, всегда что-то где-то не так, но здесь что-то совершенно не так, и я не намерен разбираться.
Подавив вздох (у денег есть какое-то особое обаяние, когда они большие и легкие), я протянул чек через стол и приготовился облечь свой отказ в мягчайшую мишуру юридических формулировок.
Однако миллиардер Левин вдруг встал, забрал чек, неловко и сухо попрощался и вышел из кабинета.
После его ухода я направился к сейфу: мне нужно было немного коньяка и времени, чтобы оплакать лимонный Porsche.
Примерно через треть бутылки зазвонил мобильный.
— Шота Олегович Горгадзе…
— Слушаю…
— Майор Полозов, МУР. Вам удобно говорить?
Я взглянул на часы — и часа не прошло. Слишком быстро, даже для Левина. Или нет?
— Не совсем…
— Вы чем-то расстроены?
Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох.
— Майор, у меня такое ощущение, что я только что срубил сук, на котором мог бы безбедно провести остаток жизни. В данный момент я не нахожу особых поводов для веселья. Чем могу быть полезен?
— Нам нужен ваш совет. Профессиональный.
— Давайте завтра…
— Это срочно. Мы пришлем за вами машину.
— Хм…
— Это не займет много времени. И… Шота Олегович. Я буду вам весьма признателен. Лично.
Кабинет у Полозова маленький и прокуренный.
Сам майор — мужчина роста выше среднего, жилистый, чуть сгорбленный, не улыбчивый, с длинными, как у гиббона, руками и спокойным взглядом светло-зеленых глаз.
— Здравствуйте, вы уж извините, что так…
Я промолчал. Полозов не извинялся, и я его не прощал. Все-таки условности придуманы не зря: их соблюдение помогает избежать путаницы в статусе.
— Кофе? Правда, у меня растворимый, вы, наверное, такой не пьете?
— Нет, спасибо…
— Что ж, тогда к делу…
Для «дела» пришлось выйти из кабинета и долго идти куда-то по коридорам и лестницам, спускаясь все ниже и ниже. Перед нами, мыча электрическими замками, открывались какие-то двери. Людей, которых под вечер в коридорах и так было немного, здесь, на нижних этажах здания, становилось все меньше и меньше. Полозов шел размашисто, уверенно, и я старался не отставать.