Разумеется, он выигрывал соревнования, получал призы, но разве этого хватит молодому человеку, мечтающему основать собственную империю? И разве не этого он добился? Разве не Дэмиен Старк теперь один из самых состоятельных людей планеты? И как ему это удалось? Как он заработал свой первый миллион? Получил ли он грант как молодой специалист? Или же убедил отца, контролировавшего в молодости его доходы, выгодно вложить его призовые деньги? Или же унаследовал этот миллион от тренера, который с ним занимался? Пестовал его. Души в нем не чаял. И как же Дэмиен отплатил за эту любовь и привязанность? Он увидел деньги – и убил Мерла Рихтера.

Этот первый миллион был заработан кровью, утверждает прокурор. И теперь народ Германии требует, чтобы Старк ответил за эти кровавые деньги.

Такова его речь – и без ответной реплики Дэмиена, боюсь, звучит она вполне убедительно. Кажется, будто прокурор говорит целую вечность. Я смотрю на лица судей – но не нахожу в них сочувствия.

Когда прокурор умолкает, я обнаруживаю, что по моей ноге течет кровь. Я не помню, как вытащила ручку из сумочки и воткнула ее в бедро – до мяса.

– Ники? – резко одергивает меня Оли.

– Все нормально, – огрызаюсь я, облизывая палец и стараясь стереть пятно от крови и чернил. Чего доброго, Дэмиен увидит и перепугается за меня сильнее, чем за себя самого.

Пока выступает судья, я вижу, как Мейнард что-то шепчет герру Фогелю. У него репутация одного из лучших адвокатов Баварии – если не всей Германии. Это импозантный мужчина и опытный специалист, и до сих пор я была впечатлена его работой, но теперь, когда мы в суде, я ничего не соображаю и страшно нервничаю. Он собирает документы, готовясь выступить, как вдруг самый высокий из профессиональных судей[2]берет у одного из своих подчиненных листок бумаги, читает его, хмурится и что-то быстро-быстро говорит по-немецки. Затем встает и сурово смотрит сначала на прокурора, потом на герра Фогеля.

Мейнард поворачивается к Дэмиену, и даже со своего места я вижу, как посуровело его лицо. Понятия не имею, что происходит, и, похоже, Дэмиен тоже. Словно почувствовав мои мысли, он оборачивается.

– Что там? – спрашиваю я одними губами, но он лишь качает головой – не раздраженно, а скорее непонимающе.

Судьи встают, и заседатели следуют их примеру. Вид у них не слишком радостный. Высокий судья указывает на герра Фогеля и прокурора и что-то говорит по-немецки. Я опять ничего не понимаю, но, судя по тому, как быстро все трое удаляются в комнату для совещаний, происходит что-то очень важное.

Медленно тянутся напряженные минуты. Мейнард о чем-то шепчет Дэмиену, тот мотает головой. Наблюдатели в зале суда переговариваются, ерзают на своих местах, и я знаю: сейчас все взгляды устремлены на Дэмиена. Я крепко вцепляюсь в стул, боясь, что если этого не сделаю, то начну метаться по залу, как безумная. Я так крепко впиваюсь пальцами в дерево, что того и гляди засажу занозу.

Время тянется так медленно, что я уверена – оно просто остановилось.

Наконец, дверь открывается. Выходит пристав, обращается к одному из немецких юристов, который, в свою очередь, что-то шепчет Мейнарду. Я пытаюсь читать по губам – разумеется, безуспешно. Но я вижу, как напрягся Чарльз, и все мое тело сжимается. Чарльз поворачивается к Дэмиену, берет его под локоть. Он говорит тихо, но я все же разбираю слова: «Они хотят, чтобы мы прошли в комнату для совещаний».

Дэмиен встает, и я не раздумывая бегу к нему. Я не вижу его движений, не вижу, как он идет навстречу, – но на несколько коротких мгновений его рука сжимает мои пальцы. Наши взгляды встречаются; я открываю рот, но не знаю, что сказать. Мне так страшно! Но я не хочу, чтобы Дэмиен это заметил. Нужно быть сильной – такой, какой он меня считает.

Он уходит в комнату для совещаний за тяжелой деревянной дверью. Туда, куда мне нельзя. В мир, который я не понимаю. Я лишь знаю, что обычно слушания вот так просто не прерываются. Я вижу неумолимое равнодушие судей и холодное самообладание Чарльза Мейнарда.

Я знаю лишь то, что у меня отняли Дэмиена. Я чувствую только страх.

Оли пересаживается за стол защиты. Я знаю, он пытается выяснить, что происходит, но без него я чувствую себя еще более потерянно.

Проходит час. Я одна и отчаянно нуждаюсь в информации. Впервые с тех пор, как приехала в Германию, я по-настоящему чувствую, что такое оказаться в чужой стране – я совершенно не понимаю, что происходит вокруг. И дело даже не в языке, хотя незнание немецкого усугубляет ситуацию. Немецкие юристы бегло говорят по-английски, и я слышу, что они отвечают Оли. А отвечают они, что и сами понимают не больше меня.

Мы все словно попали в Зазеркалье, и боюсь, то, что мы обнаружим по другую сторону, окажется еще страшнее наших ожиданий.

Я опираюсь ладонями о стул, собираясь встать, но заставляю себя остаться на месте. Если я буду ходить туда-сюда, то привлеку к себе еще больше взглядов. А на меня и так все пялятся и перешептываются – без Дэмиена все переключились на меня. В нормальной ситуации я бы не возражала, но теперь мне совсем не хочется быть в центре внимания.

Когда я уже начинаю думать, что сойду с ума, если пройдет еще хоть одна минута в неизвестности, дверь из комнаты судей распахивается, и они выходят. Сперва профессиональные судьи – с непроницаемыми лицами. За ними Мейнард и герр Фогель. Наконец появляются заседатели и Дэмиен.

Наши взгляды встречаются, и я без слов умоляю его объяснить, что происходит. Но Дэмиен молчит. Я пытаюсь прочитать ответ по его лицу, но ничего не выходит: оно не выражает никаких эмоций. Он проходит за стол защиты, всего в нескольких метрах от моего места.

Мое сердце сжимается, и холодная волна страха охватывает меня. Затем Дэмиен оборачивается и снова смотрит мне в глаза. Я пытаюсь прогнать слезы. Дело плохо. Что бы там ни произошло, все очень-очень плохо.

Он отводит взгляд, и дурное предчувствие усиливается.

Один свидетель уже есть – это дворник, который видел, как Дэмиен ругался с Рихтером на крыше, после чего тот упал и разбился насмерть. Может, появился еще кто-то? Все мои мысли лишь об этом, и я схожу с ума от беспокойства.

Наконец судьи возвращаются на свои места, а Оли – снова садится рядом со мной. Председатель суда объявляет продолжение слушания.

– Ты знаешь, что случилось? – шепотом спрашиваю я у Оли.

– Нет, – отвечает он, хмуря лоб, в не меньшей растерянности, чем я.

Высокий судья начинает медленно и спокойно говорить по-немецки, и хотя герр Фогель, Мейнард и Дэмиен сидят неподвижно, остальные юристы и защита обеспокоенно ерзают.

Им не сообщили о том, что обсуждалось за закрытыми дверями, и кажется, они вот-вот взорвутся. Народ в зале начинает шушукаться. Мрачная атмосфера мало-помалу светлеет.