Мы с Аристотелем сидим на древней каменной плите под лучами средиземноморского солнца, а вокруг роем ос толпятся туристы. Я задаю собеседнику прямой вопрос: почему именно Афины? Что было необычного в афинском воздухе?

На сей счет у Аристотеля не припасено ни ответа, ни меткой цитаты, ни картинки в рюкзачке. Обычно ему не задают такие вопросы. Величие Афин воспринимается как должное. Он долго думает, прежде чем ответить.

– Наверное, дело в политической системе. В отличие от других городов-государств у афинян была свобода слова и открытые дискуссии. В собрании оратор вставал на возвышение и обращался к аудитории в 7000 человек. И так по сорок раз в год. И никаких запретных тем. Если вы желали стать государственным деятелем, вам требовались красноречие и образование. Плюс выдержка. Люди оставались там от восхода до заката солнца, сначала обсуждая бытовые вопросы (например, запасы воды и зерна), а затем переходя к более серьезным… Так что – да, – уверенность в голосе Аристотеля крепнет, – дело в демократии.

А ведь не факт. Здесь все та же проблема: что было раньше – курица или яйцо? Демократия породила в Афинах творчество или расцвет творчества привел к демократии? И потом, в голове у меня звучат слова Дина Симонтона, который тщательно изучил вопрос и выяснил, что не существует корреляции между золотым веком и демократией. По его словам, важна свобода, а не демократия. А это не одно и то же. «Бывают просвещенные автократы. В Китае никогда не было демократии, но просвещенные автократы были». Некоторые психологи идут дальше: по их мнению, олигархии больше способствуют творчеству, чем демократии, поскольку в них меньше общественного контроля, а значит, больше готовности затевать рискованные и «ненужные» проекты. Поэтому, как ни боязно спорить с человеком по имени Аристотель, демократия сама по себе не объясняет величие Афин. Значит, нужно продолжать поиски.

Мы снова трогаемся в путь. Аристотель ведет меня в сердце Древних Афин. Это вовсе не Акрополь, как думал я (и не только я). Его священные стены остаются далеко позади. А мы через несколько минут входим в ворота и оказываемся перед руинами и остатками построек.

– Вот и пришли. – В голосе Аристотеля звучит торжество.

Агора. Буквально это слово означает «место народных собраний», однако агора была чем-то гораздо бóльшим. Когда афиняне принялись восстанавливать город после разграбления персами, они начали не с храмов Акрополя, как можно было бы ожидать, – они начали отсюда, с подлинного центра города.

Здесь царили шум и сутолока. Продавцы расхваливали свой товар, а софисты превозносили свои ораторские услуги. Здесь сквозило напряжение; зачастую возникали споры, а подчас и потасовки. И все же афинянам нравилась агора, что многих удивляло. Персидский царь Кир сказал, что не испытывает уважения к людям, которые создали специальное место, «где собираются, чтобы обманывать друг друга и лгать под клятвой».

На афинской агоре торговали всем подряд. Если какая-то вещь существовала, ее можно было найти там. Комедиограф Эвбул перечисляет товары: «Фиги, повестки в суд, виноградные гроздья, репы, груши, яблоки, очевидцы на суде, розы, каша, медовые соты, турецкий горох, судебные тяжбы, медовые пирожки, мирт, устройства для бросания жребия, ирисы, барашки, водяные часы, законы, обвинительные акты». Конечно, торговали не вперемешку. Отдельные ряды предназначались для свежих фруктов и сушеных фруктов, свежей рыбы и копченой рыбы, пряностей и благовоний, обуви и лошадей. Был и рынок воров (керкопов), где сбывали краденое.

Агору любил Сократ. Он приходил сюда поспорить с торговцами, узнать последние слухи, потолковать о природе красоты. Говорят, он проводил часы в лавке сапожника по имени Симон, хотя доказательства канули в Лету. Когда археологам кажется, что они наконец-то напали на след Сократа – скажем, обнаружили глиняную чашу с надписью «Симон», – зацепка оказывается ложной. Будто бы смех самого Сократа доносится до нас через века: «Я здесь… Нет, я здесь… Поймайте меня, если сможете». Его и живого-то было нелегко «поймать»: он ускользал от попыток втиснуть его в обычные рамки.

Вечереет. Прогулка с Аристотелем подходит к концу, я уже собираюсь попрощаться, как вдруг этот рыжеволосый человек останавливается. И я понимаю, что у него из головы не выходит моя затея с путешествием – попытка найти «рецепт гения».

– Скажу вам честно, – грустно и спокойно говорит он, повернувшись ко мне, – по-моему, у вас не выйдет найти единую формулу.

Пряди кирпичных волос спадают ему на лицо, его руки непривычно замерли. Его слова отскакивают от меня и падают вниз, на древние камни агоры.

Мы прощаемся и расходимся в противоположных направлениях. Вечернее солнце погружается в мягкую розовую перину. И хотя до гостиницы далеко, я решаю пройтись… Подобно Сократу.

– Сократ был Чувак.

Эти слова сказаны с глубокой уверенностью и без тени иронии. Я слегка теряюсь. Мне уже кое-что известно о Сократе. Один из основателей западной философии, обожал задавать вопросы и был казнен городом, который любил, несправедливо обвиненный в безбожии и «развращении молодежи». Но… «чувак»?! Может, я ослышался?

– Да, Чувак.

На сей раз в голосе собеседницы звучит еще больше убежденности. Ее зовут Алиша Столлингз. Это талантливая поэтесса, которая давно живет в Афинах. Удостоилась стипендии фонда Макартура, неофициально именуемой «грантом для гениев». Если кто и сможет объяснить мне афинский гений – так это Алиша. Во всяком случае, так я думал, пока не услышал про «чувака».

Она предложила встретиться в кафе недалеко от ее дома. «Возле храма Зевса», – будничным тоном сказала Алиша. Подобные указания получаешь в Греции на каждом шагу. Да, это вам не у себя на родине. «Спросите дорогу к храму Зевса» звучит куда увлекательнее и романтичнее, чем «поверните налево у Dunkin' Donuts». И ведь никакой нарочитости: люди просто выбирают естественные ориентиры. Здесь и храм Зевса, и McDonald's. Все это краски одного калейдоскопа.

Итак, мы сидим в кафе за бокалом вина, а я пытаюсь понять, почему Сократ был чуваком. Очевидно, Алиша использует данное слово в его лучшем смысле, имея в виду фильм «Большой Лебовски» братьев Коэн[11]. Но можно ли уподобить Сократа любителю марихуаны и коктейля «Белый русский»? Не знаю. Звучит сомнительно.

– Да вы сами посудите, – говорит Алиша, почувствовав мой скепсис. – Вокруг Сократа все кипело и бурлило, а он оставался скалой, островом спокойствия. Настоящий Чувак. За всю долгую и интересную жизнь не написал ни строчки. Сидеть и писать – совсем не его занятие. Или вспомните, как в час казни, перед тем как сделать глоток из смертоносной чаши, он сказал: «А вы послушайтесь меня и поменьше думайте о Сократе, но главным образом – об истине»[12]. Это не просто в стиле Чувака – в центре внимания не «я», а истина, – но, что любопытно, Сократ говорит о себе в третьем лице. Тоже очень «по-чуваковски».