— Вот как, — лла Ниахате удивлённо приподняла бровь. — И что же случилось у наместника?

Лла Нунгу только и нужно было, что разрешение потрещать в своё удовольствие.

— Ой, лла, — затараторила она. — К нам заходил разносчик овощей, принёс корзину батата, так мы с ним поговорили немного.

«Знаю я твоё немного», — подумала лла Ниахате, но продолжала внимательно слушать.

— Он рассказал, что сын наместника, молодой хха Кукурай, украл у кочевников не просто ценность какую-то, а тотем, в котором содержится душа первого вождя племени. И теперь кочевники никуда от городских стен не уйдут, пока им этот тотем не возвратят.

— Ничего себе! — охнула лла Ниахате. Тут же живо вспомнился разговор с лла Джуф, и городская сваха помрачнела. Судя по всему, неприятности избрали Одакво для того, чтобы тут поселиться. — И что наместник?

— А что наместник! — лла Нунгу только рукой махнула. — Молодой хха ведь сын его любимой жены! Спросил у молодого хха, правда ли то, что сказали пришедшие в город послы кочевников. Тот, конечно, начал от всего отпираться.

— И наместник ему поверил?

— Ой, лла Ниахате, я не знаю, поверил наместник на самом деле или нет. Но вслух объявил, что дело закрыто и сын его невиновен. Послов едва ли не взашей из форта выпихали, а они кричали ругательства разные и проклинали наместника вместе с его семьёй.

— Плохо, — покачала головой лла Ниахате.

— Да уж куда как плохо! — охотно согласилась лла Нунгу. — Шатались по Одакво, словно пьяные, только под вечер убрались, когда уже думали городскую стражу на них натравить. И что теперь делать — непонятно. Где скотину выпасать, как купцов встречать, где сено косить? Они ж не просто так обещали, что никуда не уйдут, верно? От слова своего вряд ли отступятся!

Лла Ниахате вздохнула:

— Всё ты верно говоришь. Жаль, не могу пока ничем им помочь, у меня другое дело на руках. Ну да решу его — и пойду, поговорю с вождём кочевников. Вдруг договоримся?

— Ох и смелая же вы, лла! — восхитилась лла Нунгу. Затем внезапно хлопнула себя по лбу: — Ой, совсем я глупая стала, за этой болтовнёй о наместнике о главном забыла! Хха Афуоле заходил, подарок вам принёс!

С этими словами лла Нунгу достала красивый черепаховый гребень с вырезанным на его ручке сложным орнаментом. Торжественно преподнесла его хозяйке и явно удивилась кислому выражению, появившемуся у той на лице.

— Это он подлизывается, — буркнула лла Ниахате, тем не менее, осмотрев гребень. И впрямь красивый... — Хочет, чтоб я ему жену нашла.

— Быть не может! — округлила глаза лла Нунгу. — Все ж знают, что он...

Не договорив, она захихикала, прикрывая рот ладонью.

— Все знают, а я — нет, — пробурчала лла Ниахате. — Впрочем, знать ничего о нём не хочу. А этот гребень...

Она помолчала, взвешивая гребешок в руке. Красивый, тяжёлый, возвращать не хочется.

— Потом сама ему отдам. При встрече.

Лла Нунгу разохалась:

— Зачем отдавать? Ну не сложится — всё равно же заработали! Вовсе даже незачем отдавать.

— Довольно тебе, — махнула рукой лла Ниахате. — Мне снова идти надо, дай воды попить и с собой что-нибудь.

— Ох, лла, да куда ж вы пойдёте? Солнце уже через половину небес прошло, вечер скоро!

— Вот именно, — со значением покивала лла Ниахате. — Вечер — это хорошо.

И, не слушая дальнейших причитаний лла Нунгу, отправилась седлать ослика.

Путь её лежал за стены Одакво — туда, где дорога делала резкий крюк, виляя между насупленными скалами, иссушёнными жарким ветром пустыни. Их неприветливые склоны напоминали морщинистые лица старцев, осуждающих молодость за то, что она молода, а зрелость — за то, что она не молодость. Растительность не удерживалась на голых камнях; лишь там, куда ветер столетиями заносил по горсточке пыли за бурю, примостились колючие кустарники, цепляющиеся за любой выступ, точно женщина за мужа, которого силком забирают в армию.

Самое то место для бандитского лагеря. По крайней мере, так на прошлой неделе уверял лла Ниахате начальник городской стражи, любивший под хмельком похвалиться немыслимыми подвигами, совершёнными «ну вот только вчера».

Описание подвигов лла Ниахате, как водится, благополучно пропустила мимо ушей — известное дело, если мужчина за день не убил сто львов и тысячу врагов, то он должен это выдумать, иначе не мужчина. А вот про лагерь запомнила.

Солнце уже касалось горизонта, и его косые лучи заставляли скалы отбрасывать длинные и мрачные тени. Ослик, терпеливо и кротко везущий нелёгкую ношу, нервно дёргал ушами, но пока вёл себя смирно. Вокруг было тихо, лишь слышался шорох песка, ссыпавшегося с какого-то склона, да вдалеке задумчиво, точно пробуя голос, взвыла гиена.

Судя по всему, никто не желал нарушать мир и покой этого места.

Лла Ниахате проехалась между скал раз, другой, третий. Ослик уже начал недоумённо коситься на хозяйку, а разбойники всё не желали появиться. Кажется, пора было предпринимать решительные меры.

Остановив ослика прямо посреди прохода, лла Ниахате слезла, покрепче намотала на руку узду и зычным голосом вскричала:

— Ну, вы, отродья змеи, крокодилово семя! Я долго должна ждать? Меня здесь собираются грабить или как?

Какое-то время лишь тишина была ей ответом. Тогда лла Ниахате набрала в грудь побольше воздуха и продолжила гневную обличительную речь:

— Да что же это такое, люди добрые, вы посмотрите только на этих ленивых мерзавцев! Каждый день в поте лица своего трудятся горшечники и пастухи, охотники могут сутками выслеживать дичь, а пекари — снабжать лепёшками жителей Одакво. Стража заботится о безопасности горожан, купцы ходят с караванами и продают товары в лавках, даже золотари — и те приносят пользу, и только проклятые разбойники не желают оторвать зад от набитой травами подушки и пойти ограбить мирную женщину, которая, между прочим, уже устала ездить туда-сюда в ожидании! Почему такое пренебрежение своими обязанностями вошло у вас в привычку, негодные вы трутни? Где ваш стыд, неужто и его заложили ростовщику? Он, к слову говоря, тоже не ленится, а вы, наложники вонючих гиен, скоро его разорите своим бездельем! Где вас носит, пёсьи дети?

«Дети... дети...» — металось между скалами эхо, пока лла Ниахате продолжала клеймить позором нерадивых разбойников. Ослик флегматично шевелил ушами и всё норовил ухватить подол накидки своей наездницы, дабы всласть его