Видимо, он думает, что я тупой.

— Я сказал вам, что у него было разбито лицо. Раскроен лоб.

Нет, здесь явно что-то не так. Если епископ сидел лицом к окну, спиной к комнате, то очевидной целью убийцы мог быть только затылок. Однако кровь на книге свидетельствует в пользу слов дьякона. Я достаю ожерелье с монограммой, которое мне дал Константин.

— Это ты его нашел?

— Да, на полу, рядом с телом.

— Ты узнал эту вещь?

— У Александра такой не было

— Тебе известно, кто убил его?

Вопрос вызывает у него удивление. Это настолько очевидно. Он думает, что это, должно быть, уловка. Он смотрит на меня, ожидая ловушки, затем понимает, что молчание идет ему не на пользу.

— Он был мертв, когда я нашел его.

Намеренно проявляю нетерпение, чтобы поиграть у него на нервах.

— Я знаю, что он был мертв. Но тот, кто это сделал, не мог уйти и не оставить следов. На его одежде или руках должны были остаться пятна крови.

Я позволяю моему взгляду скользнуть по испачканным чернилами рукам Симеона. Он сжимает пальцы в кулаки.

— Я никого не видел.

— Может, в таком случае, ты что-то слышал? — Этот вопрос в большей степени обращен к библиотекарю, возможно, слух восполнил то, что уже не под силу его слабым глазам. Но тот спешит покачать головой.

— Рядом с нами возводят новую церковь. Каждый день мы слышим шум и голоса рабочих, занятых на ее строительстве.

Это очень мешает читать. «Eripient somnum Druso vitulisque marinis*x, — как говорит Ювенал.

Меня не интересуют его познания. Константин как-то сказал, что люди, когда им больше нечего сказать о себе, показывают свою ученость. Я перевожу взгляд и кое-что замечаю. Брызги крови на стоящих на полке свитках, в стороне от того места, где было найдено тело. Прохожу мимо библиотекаря и, задев плечом, почти толкаю на его любимые рукописи.

Сам я при этом ногой задеваю нечто, лежащее на полу. Предмет откатывается еще дальше, в тень полок. Симеон собирается его поднять, но я жестом останавливаю его и сам опускаюсь на колени. Пол весь в пыли, каплях застывшего воска и тонких нитях папируса. Шарю рукой в темноте и наконец нащупываю что-то холодное и гладкое. Подняв находку, я вижу, что это небольшой бюст, высеченный из черного мрамора, размером с кулак взрослого человека. Мраморное лицо имеет благородные черты и незрячие глаза мудреца, правда, плохо различимые под коркой засохшей крови. Наверно, это лицо было последним из того, что Александр увидел за миг до смерти.

— Кто это?

— Имя начертано внизу, — говорит библиотекарь. Он не осмеливается посмотреть на мою находку.

Я переворачиваю бюст.

— Иерокл.

Это имя мне незнакомо. Даже если я когда-то его и слышал, то не обратил внимания и не запомнил.

А вот другим оно знакомо. Особенно Симеону.

— Иерокл был великим ненавистником христиан, — говорит он, хотя я вижу, что он чего-то недоговаривает.

— Ты знаешь, откуда здесь эта вещь?

— Из библиотеки, — отвечает библиотекарь. — У нас таких несколько десятков.[5]

Поднимаю глаза, и мне все ставится ясно. Посередине каждой полки, примерно на уровне плеч, охраняя рукописи, на деревянной подставке стоит каменная голова. За исключением той из полок, которая забрызгана кровью. Здесь постамент пуст. История раскручивается как свиток.

Картина: Александр стоит возле полки и ищет какой-то документ.

Картина: появляется убийца. Заподозрил ли Александр его намерение? Возможно, что нет. Иначе бы он закричал, и, хотя рядом идут строительные работы, кто-то мог его услышать. Возможно, между убийцей и жертвой даже состоялся короткий разговор.

Картина: убийца хватает с полки бюст и убивает Александра, размозжив ему лоб.

И, пока я пытаюсь все это представить, в голове возникает финал.

Картина: убийца подтаскивает труп к столу, чтобы со стороны показалось, будто тот спит, а затем скрывается.

Или же идет к другим людям и сообщает, что нашел мертвое тело.

Я снова посмотрел на Симеона. Он наверняка понимает, о чем я думаю. Лицо у него напряженное и бесстрастное, гнев спрятан глубоко внутри. Он ждет, когда я обвиню его в убийстве.

Я небрежно поворачиваюсь к библиотекарю.

— Сколько человек было здесь сегодня?

— Примерно два десятка.

— Можешь назвать их имена?

— Их всех видел привратник.

— Пусть он составит список.

— Там был Аврелий Симмах.

Симеон выпаливает эту фразу настолько быстро, что я едва успеваю уловить имя. Симеон проиграл поединок с собственным гневом — его глаза с вызовом смотрят на меня. Наверно, он думает, что для него это единственная возможность высказаться.

— Аврелий Симмах — один из самых знатных людей города, — замечаю я. Аврелий Симмах — старый римлянин, патриций до мозга костей, человек, с которым до сих пор вынуждены считаться, хотя он безнадежно устарел для этого города с новыми домами и новыми людьми. Впрочем, то же самое можно сказать и обо мне.

— Он был здесь, — стоит на своем Симеон. — Я видел, как он говорил с епископом Александром. Он ушел как раз перед тем, как я нашел тело.

Я вопросительно смотрю на библиотекаря. Он вертит в пальцах стило, которое носит на цепочке, обернутой вокруг запястья, и избегает моего взгляда.

Симеон показывает пальцем на бюст в моей руке.

— Иерокл был философом, известным ненавистью к христианам. Так же, как и Симмах.

Старый римлянин со старыми богами — это меня не удивляет. Но это еще не делает его убийцей.

— Возможно, тем самым он хотел заявить о себе, — упорствует Симеон.

Может быть. Я помню, что сказал по этому поводу Константин: кто-то скажет, что убийство Александра — это нападение на всех христиан со стороны тех, кто их ненавидит.

— Я подумаю над этим, — отвечаю я и собираюсь уйти. Но замечаю, что Симеон хочет сказать что-то еще.

— Когда мы пришли сюда этим утром, у Александра был футляр для документов. Обтянутый кожей ящичек с медными застежками. Он не позволил мне взглянуть, что там внутри… не разрешил даже нести.

— И?

— Он пропал.

Лондон, наши дни