Выбравшись из темной спальни, он прошел на кухню и напился апельсинового сока, не утруждая себя поисками стакана. Голова немного прояснилась, но память о чудесном сне осталась.

Эти глаза, привидевшиеся ему, проникали прямо в душу и были воплощением мужских мечтаний, невозможно было забыть эту обезоруживающую улыбку и безупречный овал лица. Она пришла к нему в снах и захватила его разум, вернув его к тому чудеснейшему моменту, когда они вместе создали новую жизнь.

— Что ты здесь делаешь? — Явно удивленная неожиданным визитом, Марджори Марголис даже не шелохнулась, чтобы открыть дверь перед дочерью или пригласить ее внутрь. Маленькая собачонка прыгала у ее ног с безумным тявканьем. — Разве ты не должна быть на работе? О Боже. — Марджори сузила глаза в привычном выражении разочарования и недовольства, которое преследовало Чессу в течение всего ее детства. — Ты потеряла работу, да? Если тебе нужны деньги…

— И я рада тебя видеть, мама.

Марджори сжала губы и передернула плечами.

— Не стоит ехидничать, Чесса. Прошли месяцы с того момента, как ты осчастливила нас своим посещением. Видимо, получасовая поездка занимает слишком много времени у такой занятой женщины, как ты.

— Дороги проложены в оба конца, мама.

Чесса прикрыла глаза. Ей следовало знать, что это будет ошибкой. Каждый раз, когда Чесса и ее мать встречались, напряжение между ними было настолько велико, что любое высказанное слово становилось оружием. Если бы не Бобби, Чесса вряд ли общалась бы с родителями. Могла бы ограничиться рождественскими открытками и телефонными поздравлениями. Но и так они виделись только несколько раз в год — на праздники и на день рождения Бобби.

К их чести, ее родители обожали своего единственного внука. Чувства были взаимными. Бобби восторженно отзывался о своих дедушке и бабушке. Семья всегда была очень важна для него, и только поэтому Чесса старалась хотя бы внешне поддерживать отношения с родителями. Однако их давнее предательство до сих пор ранило ее.

Марджори стояла неподвижно, сложив на груди пухлые руки и продолжая игнорировать собачку, скачущую за прозрачной дверью как мохнатый мячик. Чесса уже повернулась, чтобы уйти, но остановилась при звуке открывающегося замка.

— Ты могла бы хоть зайти. — В сердитом голосе матери прозвучала почти незаметная нотка приглашения.

На какое-то мгновение Чессу охватил соблазн отказаться. Только неотложность миссии заставила ее войти в дом, где ее судьба была сломана их прагматичностью.

Когда она прошла в гостиную, крошечный песик стал царапать ей колени, жадно требуя внимания. Чесса печально подумала, что может его понять. Улыбнувшись, она склонилась и погладила дрожащий комочек меха, за что была вознаграждена шквалом собачьих поцелуев.

— Разве ты не милашка? — прошептала она рассеянно, раздумывая, с чего это родители завели собаку. Когда она была маленькой, они считали домашних животных излишним баловством.

Марджори возвышалась над ней, как разгневанный праведник.

— У меня есть деньги, — произнесла она. — Ты можешь их взять, но ты не должна беспокоить отца.

Чесса медленно поднялась.

— Я не потеряла работу, мама. Немного нездорова…

— Ты не выглядишь больной. — В этом замечании не прозвучало ни тени беспокойства, а одно лишь недовольство.

— Я не больна.

— Так ты солгала?

Этот вопрос сильно рассердил Чессу. Ложь была непременной составляющей их существования, основой, на которой все строилось. Они громоздили горы обмана, пока правда не оказалась погребенной под ворохом вранья.

Марджори откашлялась и снова сердито спросила:

— Тогда почему ты нас почтила своим визитом?

— Нам надо поговорить.

— Телефон для этого не подходит?

Напоминание, что она могла бы позвонить, заставило Чессу внутренне сжаться. Эта мысль даже не приходила ей в голову. Она инстинктивно кинулась к семье, нуждаясь в контакте с родными, хотя, учитывая ее печальную историю, это было глупо.

— Я хотела видеть тебя.

— Да? — Глаза Марджори смягчились и увлажнились. На мгновение она проявила теплые чувства, которые напомнили Чессе о времени, когда они были счастливы, когда мать любила ее и оберегала со всей материнской любовью, которой только может желать ребенок.

В мгновение ока Марджори овладела собой и пригласила Чессу присесть на диван гостеприимным, тщательно отработанным жестом.

— Располагайся поудобнее, дорогая. Я не ходила сегодня в магазин, но, думаю, у меня найдется кекс к чаю и…

— Ник Парселл вернулся, — выпалила Чесса, и тут же бесцветное лицо матери покрылось смертельной бледностью. — Он знает о Бобби.

Марджори пошатнулась и медленно села, судорожно схватившись за подлокотники кресла. Она беззвучно шевелила губами, пока наконец не выдавила:

— Как он узнал?

Чесса не могла ответить сразу. Ее охватила дрожь.

— Это долгая история.

Пожилая женщина ломала руки, прижимаясь к спинке кресла и сплетая пальцы в нервный узел. Солнечный свет струился в окно гостиной, блестя на браслете ее часов и зажигая золотые отблески в волосах, уложенных короной. Овал лица, когда-то такой же четкий и тонкий, как у Чессы, теперь расплылся; пухлые складки красноватой кожи скрывали глаза, сохранившие кристальную ясность юности, — такие же, как у дочери и внука.

Марджори наконец обрела голос:

— Рассказывай.

Собравшись с духом, Чесса уселась на диван и битых двадцать минут рассказывала, как Бобби сделал копию своего свидетельства о рождении и ускользнул от класса, чтобы нанять адвоката для поисков человека, который, как он считал, был его отцом. Пока она говорила, ее голос слабел, а глаза матери наполнялись страхом.

Для этого у них были причины, причины, о которых знали лишь несколько человек. Двое из знавших тайну покинули страну много лет назад, двое находились в этой комнате. Еще оставалась Жаклин Шейно, ближайшая школьная подруга Чессы, которая вышла замуж и уехала очень далеко, и отец Чессы, виновник этой неразберихи, который в данный момент был на работе.

По крайней мере за это Чесса была благодарна провидению. Если ее отношения с матерью можно назвать натянутыми, то отношения с отцом, которого она когда-то обожала, были совершенно испорчены. Это произошло не оттого, что их любовь исчерпалась. Доверие между ними оказалось потеряно. Джеймс Марголис предал Чессу, и прекрасно знал об этом. С момента рождения Бобби он старался не смотреть в глаза дочери, движимый, как предполагала Чесса, чувством вины, вины, которую она тайно разделяла. Она тоже предала своего ребенка, поддержав отцовскую ложь. И оба эти предательства привели их семью к печальному итогу.

— Твой отец сделал то, что необходимо было сделать, — сказала Марджори, прерывая размышления Чессы. — Он защищал тебя.