— А инкассатором этот человек мог быть? — внезапно спросил следователь.

— Инкассатором? — Лева вновь почесал затылок. — Инкассатором, пожалуй, вполне. Но вы понимаете, что человек, работающий, например, инкассатором, никогда не будет делать себе подобную татуировку. Это несколько иное… понимаете… образ жизни, что ли, — Лева старательно подбирал слова. — Чтобы сделать подобное, нужно жить этим… Ну как-то так. Не знаю, поняли ли вы меня.

— Да куда уж нам, — с усмешкой заметил следователь.

— Хотел еще попросить вас… — вновь произнес Лева. — Я с удовольствием познакомился бы с мастером, сотворившим это произведение. Если у вас будет такая возможность, был бы вам очень признателен.

— Я бы и сам с ним с удовольствием познакомился, — иронично произнес Максимов.

Следователь посмотрел на Пузановского. Тот внимательно слушал Леву и даже свой портфель с запасом провианта, который никогда не выпускал из рук, поставил на пол. Поняв, что из Лени больше выудить ничего не удастся, Максимов крикнул в сторону коридора:

— Николаич, принимай клиента взад.

Через несколько секунд в комнате появился Николаич в высоких резиновых перчатках.

— Так вы уже закончили? — спросил он. — А кто его забирать-то будет?

— Некому его забирать, — ответил следователь. — По крайней мере, пока.

— Вот оно! Вот это и есть то самое одиночество! — с профессорским видом, подняв указательный палец, произнес старик. — А то вот моя, бывает, разругаемся с ней, начинает на меня зудеть: «Вот уйду от тебя — останешься одиноким». А я ей: «Разве это одиночество? Это так, мелочь, временное затруднение». Одиночество — это вот у него, — он кивнул в сторону трупа. — Когда некому забрать из морга. Вот это я понимаю, одиночество! А все остальное — так, сущие пустяки, — вновь подняв указательный палец, закончил он.

— Ну, ты, Николаич, и юморист, — почесывая живот и сотрясаясь от смеха, произнес Коля.

— Какой же это юмор? — удивился старик. — Это сама соль жизни. Хотя без юмора в нашем деле никак.

— А я слышал, без этого дела, — Коля щелкнул себя по кадыку, — у вас никак.

— Нет, юмор в нашем деле незаменим. Без него на этой работе невозможно. Да у нас и так никто долго не задерживается, я вот один только третий десяток здесь разменял. Хотя нет, работал у нас Юрка Нестеров, лет десять, наверно. Но после одного случая ночевать в морге не смог и уволился.

— А что ж за случай такой, Николаич? — заинтересовался Пузановский.

— Да дежурил он как-то в ночь, вон в той комнате сидел, — тот указал пальцем в сторону комнаты напротив, — где я давеча по журналу сверялся. И слышит вдруг, как будто кто стучит в холодильнике. Ну, он подошел, а оттуда стук и мат трехэтажный доносится, он и открыл дверцу.

— И что? — недоуменно произнес Лева.

— Да ничего. Алкаша приняли за мертвого. Не подавал признаков жизни, вот его и привезли к нам, а он в холодильнике-то и оклемался.

— А с Юркой что? — не унимался Лева.

— Так Юрке-то хоть бы хны, но вот его нервная система восприняла данный эксцесс иначе. В морге ночевать он больше категорически не мог. Ну и в следующем месяце принес обходной.

Выйдя из морга, Лева быстро распрощался и убежал, а следователь и Пузановский решили постоять и подышать в тени деревьев. После дурного запаха морга вдыхать свежий уличный воздух было особенно приятно.

— Семен Евгеньевич, тут за углом продовольственный, я мотнусь быстренько? Может, там сарделечки завезли, так я возьму полкило, а то мне сейчас к Гришке ехать, и я боюсь, на обед не успею.

Максимов посмотрел на Колю.

— Коль, так у тебя вон полный портфель харчей, куда тебе еще сарделечки?! — изумился он.

— Так это на обед, а тут до обеда еще времени о-го-го сколько. Семен Евгеньевич, — Пузановский звонко похлопал руками по животу, — во мне ж почти сто тридцать килограммов!

Максимов не обратил внимания на последнюю фразу Коли, прислонился к дереву и стал рассуждать:

— Ох, нехорошее у меня какое-то предчувствие, — уныло произнес следователь. — Все больше и больше не нравится мне это дело. — Он посмотрел на Пузановского. — Вот давай прикинем, что мы имеем. Первое. Человек пропал, убит, а его до сих пор никто не ищет. Странно, — сам ответил на свой вопрос Максимов. — Второе. Татуировка. Даже если наполовину верить этому Леве, получается, что человек этот имел отношение к… назовем условно, «силовым структурам». К тому же, если учесть его телосложение, это становится очень даже возможным. Видно, что человек он был серьезно тренированный. И есть еще третье… — задумчиво произнес следователь и замолчал.

— Ну и что же третье? — нетерпеливо спросил Пузановский.

— Да ничего особенного, так, общее ощущение, — глядя в одну точку, сказал Максимов. — Понимаешь, предчувствие какое-то. А предчувствие меня никогда не обманывает. Не могу сказать точно, с чем конкретно оно связано, но стойко сидит во мне с того момента, как мы обнаружили тело. Понимаешь, все детали тут какие-то странные. Место обнаружения, то, что при нем ничего не было, одежда, состояние, вот опять татуировка… В общем, все, абсолютно все не дает мне покоя.

— А может, ты сгущаешь краски, Семен Евгеньевич? — Коля постарался подбодрить следователя. — Может, все было банально? Обычные бандюки наткнулись на подвыпившего мужичка, ограбили да тюкнули сзади по голове для острастки, а он возьми да и коньки отбрось. Ну, они, чтобы скрыть эту историю, бросили его в Неву.

Максимов с серьезным лицом внимательно выслушал монолог, а потом вдруг сказал:

— Коль, а ты сам-то веришь в эту свою историю?

Тот посмотрел на Максимова и почесал живот.

— Не очень, если честно, — признался Пузановский. — Это я предположил, чтобы тебя отвлечь, а то вон ты закис со своими предчувствиями.

— Коль, да если бы все было только в моих предчувствиях… — Максимов легонько ударил приятеля кулаком по плечу. — Да и трезвый он был, когда его убили, экспертиза показала. Так что, Коль, никудышная твоя история.

— Да понимаю я.

Пузановский положил руку на плечо следователя и произнес:

— Думаю, Семен Евгеньевич, что дело это тебе еще больше не понравится, когда я расскажу о своих соображениях.

— Да куда ж еще больше, и так по самое не хочу! — Максимов снял кепку, провел рукой по волосам и снова надел. — Убит человек и, похоже, непростой человек. А непростых людей просто так, как известно, не убивают. Получается, за этим убийством стоит какая-то история, и, думается мне, весьма поганая. Это дело легко может перескочить в разряд особо важных. Вот тогда начальство носом землю рыть прикажет и не слезет, пока не