Серафима решительно ее оборвала:

– Румянец девушку красит. А яд – бледнит. Защитником доброты быть не стыдно. А у Житкова прекрасные рассказы. Молодец, Валера! Кто-нибудь еще Житкова читал?

Последние слова Серафимы утонули в трелях звонка. Какой уж тут Житков! В буфете пирожки с повидлом как раз после третьего урока! Сдобой пахну́ло на всю школу. Все из класса вывалились, а Румянцева осталась.

У Румянцевой был стресс. От нехватки воздуха она решила открыть форточку. Пихнула ее со всей обиды – шарах! Стекло выпало на улицу – и бэмц, бэмц…

В окно ворвался ветер, вместе с дождем и первым снегом. Румянцевой на щеку села снежинка и превратилась в слезинку. Но этого никто не видел: все же умчались в столовую – лопать пирожки.

После перемены в седьмой «Б» опять вплыла Серафима (литература по вторникам была сдвоенная) и обомлела:

– Что такое? Почему сквозняк? Где стекло? Кто разбил? Зачем? Холодно же…

Румянцева Саша была хроническая отличница, она стекол отродясь не разбивала. А тут – ужас просто! Ну что за день…

Саша начала вставать, медленно-медленно…

Тут Слонов выдвинулся вперед, всё равно что гора, и произнес:

– Да ладно, чего там, я сам призна́юсь. Серафима Владимировна, это я разбил… Ну, это… я как в Северном Ледовитом океане… ледокол-разбиватель…

До сих пор он не умел быстро соображать. А тут вдруг сразу сложил два и два.

Серафима очень рассердилась. Она собралась сказать Слонову, что теперь у него будет за поведение «два» без плюса, и чтобы завтра же привел в школу отца со стеклом, и что…

Румянцева, сделав над собой усилие, вскочила-таки и начала, заикаясь:

– О-он… н-не он…

Слонов изо всех сил замигал ей правым глазом.

Класс замер: ну точно влюбилась! Никто и не сомневался, что это Слон стекло кокнул. Серафима тоже. Но Серафима не умела долго сердиться на детей. К тому же она была доверчивая и часто принимала правду факта за правду жизни. Поэтому забеспокоилась, что у Слонова тик. «Надо же, как глаз дергается! На нервной почве, наверное».

– Ладно, Слонов, – передумала она. – С кем не бывает. Останется с тобой твой плюс. А стекло пусть нам трудовик Иван Петрович вставит! Успокойтесь и сядьте оба.

Румянцева рухнула на парту айсбергом. Наверное, именно с таким настроением он вдруг срывается и тонет в океане.

Но Слонов пробасил вдруг:

– Да ладно, Моська, чего там! Не переживай, дело житейское.

Все снова начали хихикать. Но Румянцевой впервые в жизни было отчего-то не обидно…

15 января

Как давно я не открывала свой дневник. Столько событий произошло, так что у меня просто не хватало сил ночью их записывать. А дни уходили на то, чтобы во всём разобраться. Вот я и думала. Ничего не писала и почти ни с кем не разговаривала. Даже с Алевтиной. Когда долго молчишь, забываешь, какой у тебя голос. Я не знаю сейчас, какая Я. То ли стеснительная, как раньше, то ли во мне чрезмерно (по словам Алевтины) развилось критическое направление мозгов. Иногда всех жалко, а иногда всех презираю. Вот, например, Туполев. Подошел и говорит:

– Дай списать физику!

Я ему ответила:

– Настоящие мужчины никогда не списывают физику. Но впрочем, мне не жалко.

А он меня возненавидел.

Ганна, та совсем ничего не понимает в физике, а он с ней ходит в кафе. Я видела их однажды на улице: она порхала легкой походкой, как стрекоза, и глазела по сторонам. А он смотрел лишь на нее и краснел. Почти как у Окуджавы (у моих родителей много его пластинок и катушек магнитофонных). И в одной песне есть такие слова: «Что касается меня, то я опять гляжу на вас, а вы глядите на него, а он глядит в пространство..»

Сейчас я постараюсь рассказать самой себе про всё, что случилось.

Жизнь меня бьет неслабо. Я никогда не забуду этот Новый год! Всю осень занималась с Ганной. Тянула ее, как репку. Мне хотелось, чтобы она поняла: наука гораздо заманчивее прикида. Ганна кивала, кивала и вдруг произвела следующий вывод:

– Ты не расстраивайся. Я поговорю с Туполевым, чтобы он с тобой, когда будет «па-а-ти», тоже потанцевал.

Что за чудовищная логика! И потом, я же не умею танцевать. Даже основу основ – вальс-квадрат.

Ганна получила по математике вожделенную четверку и обещанные «шузы». Ко мне она больше не подошла ни на вечере, ни после! Я понимаю: в счастье человек эгоистичен, но не до такой же степени!

На контрольной по алгебре (за полугодие!) Эллочка, проходя мимо моей парты, прошипела вдруг:

– Помоги Васипову!

Я обалдела просто. А Алевтина потом объяснила мне, что наши отметки для Эллочки имеют большое значение – они всё равно что аттестация мастерства. А какое уж тут мастерство, если Васипов за полгода ни в зуб ногой. Она ведь ему ничего не объясняла, только насмехалась.

Я лихорадочно настрочила Валере Васипову решение – хорошо, что у нас с ним один вариант! Но опыта-то в шпаргалках у меня не имелось никакого. Эта была моя первая и, думаю, последняя шпаргалка в жизни.

Васипов, лучась глазами, благодарно замотал головой. На самом деле он не понял в моем листочке ровным счетом ничего. Запись оказалась для него чересчур мудреной.

Эллочка презрительно сказала потом так, чтобы все слышали:

– Дурдом, а не класс – «Пряжка, дом один»! Психбольница, кто не знает. У одной горе от ума – шпору в простоте не напишет. А другой… вообще случай клинический. Пень пнем!

Я, конечно, распсиховалась. Мне хотелось спросить у Васипова: «Что ж ты тогда кивал, а?» Но я не спросила.

Хорошо, что не спросила. А то совсем стыдно было бы сейчас. Но про Васипова расскажу отдельно.

Вернусь пока к школьному вечеру. Мне купили обновку – розовое платье. Теперь-то я вижу, что оно поросячьего цвета. А тогда мне понравилось.

На вечере мы с Алевтиной постояли, постояли у стенки и ретировались. Она мне посоветовала нагрянуть в старую школу. Я долго раздумывала, но всё же решилась.

После новой старая школа мне показалась маленькой и темной. Но это ничего. Главное, увидела девчонок, кинулась к ним как сумасшедшая. А Танька Иванова возьми и плюнь мне в лицо:

– Что же это ты, Саня, надела такое детское платье? Ты и так выглядишь моложе своих лет! А в нем так вообще детский сад! Наша крошка.

А Семафорова добавила:

– Особенно по сравнению со своим новым соседом по парте. Теперь он твой бойфренд?